Виктор Муратов - Командарм Лукин

И успехи у гитлеровцев действительно были. Их танковые клинья упорно стремились рассечь оборону наших армий. Кровопролитные бои продолжались с нарастающей силой. Под Смоленском тоже было жарко, но такого количества танков и авиации противник там не применял. Танки наступали волнами с самого рассвета и до темноты. Артобстрел не прекращался. Лишь ночью становилось немного тише. Всюду были видны багровые зарева пожаров. Горели деревни, горели леса, то есть все, что могло гореть, горело.

19-й армии были переданы 143-я танковая бригада и 134-я стрелковая дивизия из резерва фронта, 127-я танковая бригада, дивизион «катюш» и 214-я стрелковая дивизия из 16-й армии. Это значительно укрепило положение.

4 октября командарм получил приказ командующего фронтом, поощряющий действия 19-й армии, призывающий другие армии равняться на армию Лукина.

Большую роль в поднятии морального духа войск сыграла хорошо организованная партийно-политическая работа. Командиры и политработники штаба армии постоянно находились в войсках.

К 5 октября врагу все же удалось выйти к Днепру на рубеж 32-й армии генерал-майора Вишневского и обрушить мощный танковый и авиационный удары по 101-й танковой дивизии оперативной группы Болдина, правому флангу 140-й стрелковой дивизии. В ходе этого боя фашисты овладели мостом и переправой через Днепр южнее населенного пункта Болышево и захватили плацдарм на восточном берегу реки.

Второй удар группа армий «Центр» наносила по 24-й и 43-й армиям восточнее Рославля. После ожесточенного боя противнику удалось прорвать фронт в стыке этих объединений, куда устремились танки, артиллерия и мотопехота. Личный состав этих армий, состоявший в основном из частей народного ополчения, имел крепкий моральный дух, но был плохо вооружен, недостаточно хорошо обучен и не сколочен. Противнику быстро удалось взломать оборону дивизий первого эшелона, расчленить их и продвинуться на восток.

Теперь совершенно отчетливо определились направления ударов противника на Вязьму: от Спас-Деменска с юга и из района Холм-Жирковского с севера. 19, 16 и 20-я армии Западного фронта оказались под угрозой окружения. В такое же положение попадала и 32-я армия Резервного фронта.

Командующий Западным фронтом Конев доложил по ВЧ Сталину о прорыве обороны в направлении Холм-Жирковского и на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл армиям Западного фронта. Сталин выслушал Конева, но не принял никакого решения. Связь оборвалась, и разговор прекратился. Конев тут же по «Бодо» связался с начальником Генерального штаба маршалом Шапошниковым и доложил ему обстановку, Конев просил разрешения отвести войска фронта на гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решения Ставки в тот день не последовало.

Ни командующий Западным фронтом, ни тем более командующие армиями не могли знать тогда, что происходило в Ставке, чем была вызвана такая нерешительность ее действий. Лишь через сорок пять лет после описываемых событий в газете «Правда» был опубликован материал «Не отдадим Москвы». Конечно, он не претендует на полное освещение тех трагических событий, но, на наш взгляд, вносит некоторую ясность.

Вот как вспоминает тот воскресный день 5 октября 1941 года бывший командующий ВВС Московского военного округа и Московской зоны обороны генерал-лейтенант авиации в отставке Николай Александрович Сбытов: «На рассвете 5 октября летчики нашего 120-го истребительного полка Дружков и Серов обнаружили немецкие танки и мотопехоту, идущие на Юхнов двумя колоннами. Сообщение невероятное! Для проверки данных разведки послал на Пе-2 майора Г. Карпенко, инспектора по технике пилотирования ВВС округа. К девяти утра данные подтвердились. Я бегом к члену Военного совета МВО Телегину. Константин Федорович изумился: нет ли ошибки?! Еще дважды пришлось поднимать самолеты — перепроверять это невероятное сообщение. Уже после войны я узнал, что, когда К. Ф. Телегин позвонил в Генеральный штаб Б. М. Шапошникову, в Ставке об этом смертельно опасном прорыве фашистских войск ничего не было известно. Вскоре Телегину позвонил Сталин и приказал собрать все что есть годного для боя и задержать противника на пять-семь дней на Можайском рубеже.

Мы прикинули: можем собрать до тысячи самолетов и по прорвавшимся танковым колоннам нанести мощный удар с воздуха. Одновременно были подняты по тревоге курсанты подольских военных училищ, личный состав Московского военно-политического училища… О том, с кем разговаривал после моего ухода Телегин, я тогда, конечно, не знал. Сам же начал проверять, как идет подготовка к удару. Но вскоре мне говорят: все ваши приказы отменены (?!). В 14 часов меня вызвали к начальнику Особого отдела Красной Армии Абакумову. В его кабинете находились еще два генерала. „На каком основании устраиваете панику? — резко спросил Абакумов. — Ваши летчики трусы и паникеры, как и их командующий…“ Ну, и так далее… Словом, мне, командующему, не поверили! Часов в 18 привезли протокол допроса, потребовали его подписать. Я написал: „Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет ими занят“. И расписался… В три часа ночи на мой КП позвонил начальник штаба ВВС Красной Армии генерал Г. Ворожейкин, сказал: „Ваша разведка была права. Это фашисты. ГКО ваши действия одобрил…“ А я с горечью подумал: какие действия? Бездействие! Ведь могли своевременно нанести удар, но не сделали этого…» [25] Правда. 1987. 14 янв.