Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945

Стало ясно, что нам не преодолеть все эти трудности, пока не накормим население. Что оказалось вполне осуществимо благодаря обильным продовольственным запасам в соседних провинциях, самых богатых в стране в сельскохозяйственном отношении. В Болонье имелись запасы на несколько месяцев. Фермеры привели домашний скот в город и держали его у дверей домов, во дворах и даже церквях, пока не забьют. Не хватало жиров и особенно соли, но их можно было взять с большого военного склада. Зимой возникла острая нехватка топлива. Так как в стране нет ни леса, ни угля, итальянцы более терпимы к холоду, нежели немцы. Но уголь нужен был для снабжения газом, электричеством и водой, и его приходилось с большим трудом доставлять через реку По, на которой не было мостов. И без того скудные запасы дров в окрестностях города сократились до предела, но их приходилось пополнять для обеспечения наших войск. Поэтому мы начали снимать шпалы с недействующих железных дорог. Санитарные условия оставались пока сносными, несмотря на то что население увеличилось за счет десятков тысяч беженцев. Мы тревожились только за летние месяцы.

Исходя из опыта, я запретил организацию публичных домов для солдат. Они ведут к нарушению дисциплины и уж в любом случае не сокращают количество венерических заболеваний. Опыт показал, что в той части Болоньи, где не было публичных домов, венерических болезней было меньше, чем на участке соседнего корпуса, где они были разрешены. Самым худшим в борделях военного времени является то, что их, как правило, организуют на радость тыловикам, а не солдатам с передовой.

Зимой моя штаб-квартира находилась сначала в Баричелле, потом еще западнее – в Падулле. Рядом с Баричеллой в замке Сан-Мартино жил бывший профессор университета города Болоньи граф Филиппе Кавацца, мой хороший знакомый. Жена его умерла, а единственный сын погиб на войне. Каваццо был в некоторой степени мизантропом, а теперь, когда его дом мог оказаться разрушенным, стал особенно злым. Он был ярым антифашистом. Во время визитов к нему я часто встречал весьма сведущего человека, который всегда информировал меня во всех подробностях о ситуации в Болонье. Он выступал от лица ее жителей и показывал мне списки жертв «чернорубашечников», что давало мне право принимать меры и, в общем, делать все, чтобы облегчить участь этих людей. Это был отец Казати, настоятель доминиканского монастыря и приятель Каваццы.

В официальной директиве командующего армией говорилось, что мы должны сотрудничать с церковью, которая на протяжении всей войны и в отсутствие должной государственной системы являлась представителем страдающего населения. Поэтому я, вскоре после того как принял командование в этом районе, нанес официальный визит кардиналу Назелли Рокка. Но увидел в нем священнослужителя, который то ли не хотел быть скомпрометированным, то ли испытывал вполне понятную антипатию ко всем немцам. Во всяком случае, мы так и не вышли за рамки обычного обмена любезностями, и даже мое совершенное владение итальянским и католическое вероисповедание не смогли устранить напряженность, как это не раз случалось в подобных ситуациях. Между тем мне было известно, что кардинал пытается спасти Болонью от разрушения, используя свои связи с Ватиканом и папским посланником в Берне. С другой стороны, он мало что делал, чтобы разрешить внутриполитические проблемы.

В таких делах именно отец Казати закрывал собой брешь. Когда я спросил его, представляет ли он, будучи настоятелем доминиканского монастыря, всю церковь – в данном случае это мог делать кардинал, – он ответил утвердительно. Что касается всего остального, то он был яркой личностью, очень умным и знающим человеком, как и основатель его ордена. Поэтому во время бесед с ним я испытывал удовольствие, но в то же время находился в постоянном напряжении по причине чрезвычайной отточенности его логики. Понятно, почему главой доминиканцев в Болонье был избран столь незаурядный человек. В период позднего Средневековья университет этого города пользовался величайшим уважением, таким же, как парижский. Святой Доминик отправил своих сыновей сначала сюда, чтобы они несли веру в среду образованных людей, ведя дискуссии с духовной элитой города. Его последователем в этом деле стал святой Игнатий, у которого возникла такая же идея после Реформации. Их духовная программа на все времена отделила доминиканцев от нищенствующего францисканского ордена, основанного в тот же самый период. В мужском монастыре Болоньи хранятся святые мощи основателя ордена.