Наталья Лебина - Повседневная жизнь советского города - Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

Все эти вещи представляли собой престижный набор одежды. Одновременно происходило и падение популярности кожанки, о чем свидетельствуют материалы дискуссии, развернувшейся на страницах молодежной печати в 1926–1927 гг. Работница московской типографии «Красный пролетарий» писала в журнал «Смена»: «Теперь, если ходить в кожаной куртке, девчата фыркают». А молодые текстильщицы Иваново-Вознесенска, развивая эту тему на страницах «Комсомолки», сообщали: «Что иногда говорит комсомолец? Если ты в кожанке, какой к тебе интерес!» [462] Комсомольская правда. 1927. 12 января. .

Модные во второй половине 20-х гг. брюки «Оксфорд» и ботинки «джимми», платья птичьего покроя и маленькие шляпки становились знаковыми признаками благополучия и социальной стабильности такого нового слоя населения, как нэпманская буржуазия. Ее субкультура, выраженная, в частности, и в моде, начинала представлять реальную опасность для советского государства, ориентированного на эгалитаристские идеалы. Фасоны платьев и обуви оказывали значительно большее влияние на настроения населения, нежели труды философов и политических деятелей, окрещенных «представителями мелкобуржуазной стихии». Не случайно еще в 1921 г. Ленин отмечал, что самый решительный бой за социализм — это бой «с мелкобуржуазной стихией у себя дома» [463] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 141. . Однако наивысшей точки это бой достиг лишь в конце 1924 — начале 1925 гг. в момент стабилизации НЭПа.

В то время в стране развернулась дискуссия о партийной этике, основным содержанием которой было прежде всего осуждение бытовых практик НЭПа. Пленум Центральной Контрольной Комиссии в октябре 1924 г., посвященный вопросам партэтики отметил: «Период нэпа таит в себе опасности, особенно для той части коммунистов, которая в своей повседневной деятельности соприкасается с нэпманами. Неустойчивые элементы начинают тяготиться режимом партийной дисциплины, завидуют размаху личной жизни новой нэпманской буржуазии, поддаются ее влиянию, перенимают ее навыки, ее образ жизни» [464] Партийная этика: (Документы и материалы дискуссий 20-х годов). М., 1989. С. 160. . «Онэпивание» — термин партийных документов — выражалось и во внешнем облике, в пристрастии к «буржуазной моде». Известный партийный деятель А. А. Сольц, выступая в 1925 г. перед слушателями коммунистического Университета имени Я. М. Свердлова, говорил: «Если внешний облик члена партии говорит о полном отрыве от трудовой жизни, то это должно быть некрасивым, это должно вызвать такое отношение, после которого член партии не захочет так одеваться и иметь такой внешний облик, который осуждается всеми трудящимися…». В речи Сольца внимание акцентировалось на наличии во внешнем облике человека признаков, свидетельствующих о принадлежности к «другой партии, другим нормам». Любопытно отметить, что если во времена военного коммунизма натиск на хорошо одетых людей, — а это прежде всего были партийные функционеры, — вели беспартийный массы, то в во второй половине 20-х гг. инициаторами гонений на «буржуазную одежду» стали сами партийные и комсомольские активисты разных уровней. Они объявили настоящую войну приверженцам «нэпманской моды».

В пристрастии к хорошей одежде, а, следовательно, в мелкобуржуазных замашках пытались обвинить Г. Е Зиновьева в ходе дискуссии 1925–1926 гг. Судя по многочисленным воспоминаниям 1932 г., принадлежащим ленинградским рабочим, их очень раздражало, что сын Зиновьева ходил «в приличном костюме». «Мы, — вспоминал комсомолец завода имени В. И. Ленина, — нашли это нездоровым уклоном» [465] ЦГА ИПД. Ф. 4000. Оп. 6. Д. 252. Л. 42. . В данном контексте становится понятным камуфляж, к которому вынужден был прибегнуть С. М. Киров, отправленный в конце 1925 г. в Ленинград, где предстоял решительный бой с Зиновьевым и «новой оппозицией». По воспоминаниям рабочих завода имени Егорова, приехавший туда на партийное собрание представитель ЦК ВКП(б) «был в осеннем пальто, в теплой черной кепке и выглядел настолько заурядно и просто, что егоровцы даже говорили, что многие рабочие представительнее его по внешности» [466] Музей С. М. Кирова, Ф. V. Д. 148. Л. 36. . Этот нарочито пролетарский вид был своеобразным пропагандистским ходом, стремлением подчеркнуть свое единение с рабочим классом. Властные и в особенности идеологические структуры в это время активно пропагандировали аскетизм в одежде. На страницах молодежного журнала «Смена» С. Смидович, заведующая отделом работниц при ЦК ВКП(б), гневно клеймила девушек, стремящихся к приобретению шелковых блузок, заявляя при этом, что лишь «развращенные буржуазки ласкают свою кожу прикосновением шелка» [467] Смена. 1926. № 4. С. 12. . Эти идеи внедрялись комсомольскими активистами в бытовых коммунах, членам которых запрещалось носить туфли на каблуках. А на собраниях ячеек ВЛКСМ часто осуждалось пристрастие к галстукам, косметике, украшениям. Они считались знаковыми признаками «буржуазного разложения». К людям, имевшим в своем гардеробе вещи явно непролетарского характера, в партийных и комсомольских организациях относились с большой настороженностью. Бывший рабфаковец 20-х гг. К. Л. Брук вспоминал, как его, члена РКП(б), исключили из Университета во время чистки 1924 г. лишь потому, что он носил старую студенческую форму с чужого плеча. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы получить репутацию «белоподкладочника» [468] На штурм науки. Л., 1971. С. 213. . Не удивительно, что в 1928 г. на общегородской комсомольской конференции в Ленинграде представителю ЦК ВЛКСМ был задан вопрос: «Что должен носить комсомолец и можно ли по одежде определить классового врага?» [469] ЦГА ИПД. Ф. 691. Оп. 1. Д. 148. Л.36 .