Кожаная куртка являлась символом неустроенности быта, вынужденного аскетизма, уместных лишь в условиях военного времени. Падение престижа кожанки как модного атрибута было признаком демилитаризации жизни. Эту ситуацию по ряду источников можно зафиксировать в 1924 г. и оценить как дату, связанную со стабилизацией НЭПа. Отказ от кожанки демонстрировал не только усталость от психологического напряжения военного времени, но и то, что уровень жизни заметно повысился. Хорошая гражданская одежда постепенно превращалась в норму. Люди начали приобретать и шить себе новые вещи с новым знаковым содержанием.
В середине 20-х гг. часть горожан стала вновь прибегать к услугам портных. Пошивочные услуги довольно смело предлагали частники, нередко пользовавшиеся известностью еще до революции. Следует заметить, что практику обращения к бывшим модным столичным портным ввели представители большевистской верхушки. Художник Анненков, эмигрировавший в середине 20-х гг. из советской России, вспоминал: «Известный московский портной… одевавший до революции московских богачей и франтов, был поставлен во главе «народной портняжной мастерской», доступной, конечно, только членам советского правительства и партийным верхам» [457] Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий — Т. 2.. Л., 1991. С. 271.
. В этой мастерской был сшит знаменитый фрак для Г. В. Чичерина, в котором нарком иностранных дел выступал на Генуэзской конференции в 1922 г. Здесь же по эскизам Анненкова изготовили специальную амуницию для Л. Д. Троцкого. В ней он запечатлен художником на четырехаршинном портрете. Самым активным образом начали пользоваться услугами портных и модельеров жены власть предержащих. В. Ходасевич вспоминал, что в середине 20-х гг. среди кремлевских дам особым шиком считалось иметь туалет «от Ламановой». Эта художница по костюмам в 1925 г. получила гран-при на Всемирной выставке в Париже за модель платья, где сочетались модное направления и национальный русский стиль.
Известные дореволюционные портные возобновили свою деятельность и в Ленинграде. Сын Чуковского писатель Н. К. Чуковский писал: «В первые годы НЭПа, если отбросить спекулянтов и лавочников, стоявших как бы вне советского общества, самым зажиточным слоем городского населения Петрограда были ремесленники-кустари — портные, шапочники, сапожники… Многие из них, как, например, известный портной Иосиф Наумович Слонимский, покровительствовали художникам. И. Н. Слонимский имел целый особняк на ул. Петра Лаврова в доме 10. Здесь же размещалась его мастерская» [458] Чуковский Н. К. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 103.
. Существовали, конечно, и мастера, предлагавшие услуги по более низким ценам. Многие женщины из «бывших», получившие навыки шитья при обучении в пансионах, гимназиях, а нередко и институтах благородных девиц типа знаменитого Смольного в Петербурге, часто предлагали свои услуги по изготовлению одежды. Распространение пошивочных услуг было признаком возвращения к традиционным нормам повседневной жизни и сближения с бытом стран Запада, где уже господствовала новая мода.
Серьезные изменения в принципах конструирования одежды произошли в Европе еще в начале XX в. Прежде всего, были уничтожены социальные ограничения в моде, резко демократизировавшейся, повысилась и ее целесообразность как критерий стиля. Самые выразительные превращения наблюдались, конечно, в женском костюме. В период Первой мировой войны особую популярность приобрел военизированный стиль одежды. Кожанки были частью этого модного направления. В начале 20-х гг. стремление к ношению одежды в таком стиле в Европе стало резко сокращаться, что свидетельствовало о растущих тенденциях демилитаризации повседневной жизни. Парижский шик в то время, по описанию русской эмигрантки балерины Н. Тихоновой, означал примерно следующее: «В то время… мода требовала от дам чудом сделаться худыми и плоскими и одела их в короткие, до колена платья с талией на бедрах и декольте до пояса… Вокруг шеи дамы носили нитки жемчуга — настоящего или фальшивого — обязательно спускающегося почти до колен… Орхидея на левом плече считалась почти обязательной» [459] Тихонова Н. Девушка в синем. М., 1992. С. 88.
. Не отставали от парижской моды и жители городов советской России. Кетлинская так описывает наряд, в который «приодели нэпманы» ее подругу для совместного похода в ресторан: «Когда Сашенька скинула пальто… на ней оказалась длинная, ниже бедер, золотистая парчовая блуза с искусственной хризантемой на плече» [460] Кетлинская В. К. Здравствуй, молодость… С. 74.
. Остро модными стали считаться ботинки на шнуровке, лиса или песец на одном плече, недлинный каракулевый жакет — сак, маленькие, надвинутые на глаза шапочки. Появились и новые прически — стрижка «буби-копф», очень короткая, четко вырисовывающая форму головы. В мужском костюме фаворитами стали ботинки «шимми» или «джимми» и брюки «оксфорд» — короткие, до щиколотки, и узкие. Часть горожан, судя по источникам, имела в середине 20-х гг. эти вещи в своем гардеробе. Поэт Д. Хармс записал в своем дневнике в сентябре 1926 г.: «Купил сапоги «Джим» в Гостином дворе, Невская сторона, магазин 28» [461] Минувшее. Т. 11. М. — СПб., 1992. С. 292.
. А молодежь в середине 20-х гг. вдохновенно распевала песню с такими словами:
Читать дальше