Виктор Кудинов - Неволя

- Что же это он сам не сказал мне об этом? Неужели он так застенчив?

Салех засмеялся и со всей своей грубой прямотой заявил:

- И я ему это говорил, дураку. Робеет. С бабами никак не может найти языка. Если бы это коснулось меня, я бы живо договорился. Не так ли?

Кокечин хитро прищурилась, улыбнулась и, явно подзадоривая, произнесла:

- Ой ли?

- Да что тут много говорить, голубушка! С бабами я всегда так, по-простому.

- Видно, что вы мужчина бывалый. С женщинами ладить можете. - Она пригрозила тоненьким пальчиком: - Опасный вы человек! Ох какой опасный!

Салех, польщенный её замечанием, захохотал во все горло. Человек он был самолюбивый, тщеславный, не упускающий случая похвастаться своими победами над женщинами. И Кокечин это сразу поняла.

- Да, я такой, - признался он. - Но сейчас не обо мне разговор. Об Азизе. Когда придешь?

От такой настойчивости ей стало немного не по себе, и она в смущении пожала плечами.

- Видишь ли. Я - женщина. И у меня есть привязанности. Со старыми нужно покончить, прежде чем новые заводить.

Салех возразил:

- Старые привязанности не помеха. У кого их нет?

Он тронул рукой её колено, дерзко, требовательно заглянул в глаза.

- Эх, какая нежная кожа! Через ткань чую. Плюнь на старое. В пятницу приходи.

Его жесткие крепкие пальцы до боли впились в её ногу. Она собрала все свое мужество, чтобы не вскрикнуть, а сдержанно улыбнуться, затем отвела его руку, не грубо, но с такой твердостью, которая не могла его обидеть, и кротко молвила:

- Я подумаю.

Ее слова он истолковал за согласие, и это было так - деваться ей было некуда.

- Приходи к лавке. Там юрта есть. Я провожу.

Он подмигнул ей как заговорщик и ушел, оставив её одну, встревоженную, в смятении. Через два дня, когда Михаил заглянул к ней, она поведала ему о неожиданном приходе Салеха и разговоре с ним. Ознобишин подумал: "Ну вот! Не одно, так другое. Навязался на нашу голову, окаянный".

- Кто он такой, этот Салех? - спросил он, хмурясь.

Кокечин сказала, что Салех - купец, торгует уздечками и седлами. Товар его не так хорош, как у других купцов, но дешевый, так что прибыль он от своей торговли имеет небольшую. Однако богат, и даже очень, говорят, что все свое богатство он добыл при помощи благодатной анаши, которую достает через дервишей и продает любителям этого сладостного дурмана.

- И ты пойдешь? - спросил Михаил с беспокойством.

Она горько улыбнулась и сказала:

- Придется. Там я смогу узнать, откуда Салех слышал про Маняшу и чем все это может нам грозить. Понимаешь, Мишука, если все станет известно евнуху Саиду - не миновать беды. Этого я и боюсь.

- От меня что-нибудь нужно?

- Не надо. Доверь все мне.

Она слабо пожала его пальцы, пытаясь приободрить, но он по грустному выражению её глаз понял, что она сама нуждается в поддержке.

Глава сорок четвертая

Кокечин пришла в пятницу, как условилась с Салехом. Он провел её в небольшую юрту, незаметно стоявшую среди других за торговыми рядами. Кокечин хорошо выглядела и сознавала это; её прическа и одежда отличались изяществом и простотой, ничего броского. И эта простота её очень молодила. Салех и тот не удержался и, пропустив её вперед, игриво ущипнул за бок.

Оставшись одна, Кокечин осмотрелась. Убранство юрты ей понравилось: ковры на полу, ковры на стенах; разбросанные по углам маленькие и большие подушки; посредине, на круглом подносе, - сладости, фрукты, орехи, металлический узкогорлый кувшин с вином, - все предусмотрено для приятного времяпрепровождения.

Вошел Азиз, взволнованный, бледный. В руке он держал длинную трубку.

- Салех прислал, - сказал он негромко, пряча от её насмешливого взора свои глаза.

- Анаша? - догадалась она, стоя на коленях. - Давай сюда!

Юноша несмело присел подле неё на ковер, красный, как девица. "Совсем молодой, - подумала она, - смешной и неловкий". Она взяла на себя роль хозяйки, стала угощать его сладостями, орехами. И болтала не переставая, время от времени звонко, обворожительно смеясь. Она была опытна в любви, и его смущение, незнание, с чего начать разговор и как вести себя, её забавляло. Они выпили по чарке вина, поели фруктов, раскурили чилим, по очереди беря в рот костяной мундштук и по глотку вдыхая в себя дурманящий дым. Головы у них закружились. Скоро они свободно разговаривали обо всем, точно знали друг друга всю жизнь. И тут Азиз признался ей в своем чувстве. Он влюбился в нее, как можно влюбиться только в юности, с первого взгляда. Это польстило её женскому самолюбию: она нравится молодым людям, значит, её обаяние имеет силу и она ещё не так стара, как считала. Лучшего доказательства, чем страстная влюбленность Азиза, и не могло быть. Однако дурман обольщения не завладел ею окончательно; она все время была настороже и, лаская Азиза, старалась выведать, что ему и Салеху известно про Маняшу.