Виктор Кудинов: Неволя

Глава четвертая

Русские ратники находились в противоположной от них стороне, подле высокого толстого тополя, одиноко выступившего вперед из сплошного зеленого ряда деревьев и кустов. Тополь был в поре своего цветения. Над всей поляной висел белый пух. Ветерок подхватывал его и кружил, и от этого он удивительно напоминал легкий пушистый снежок, который плавно опускался и устилал траву.

Русские не догадывались о близости татар. Десять воинов, одетые в боевые доспехи и вооруженные, все в шлемах, кроме одного, бородатого и тучного мужчины, на голове которого красовалась отороченная куницей шапка с зеленым матерчатым верхом.

Какой-то человек без чувств лежал в траве под тополем. Трое стояли возле него, четвертый сидел на толстом суку и спускал веревочную петлю, пятый подтягивал подпругу у одной из лошадей. Остальные пятеро в подготовке к расправе не участвовали, а, сидя верхом на своих лошадях, беседовали друг с другом. Хотя они и держались в стороне, было ясно, что это господа, а бородач в куньей шапке у них за главного.

Сотник поднял руку - то был сигнал, призывающий всех нукеров к вниманию. Затем взмах - и конные татары по одному устремились на поляну. Без крика, с пиками наперевес, порознь, они понеслись на русских. Те не сразу заметили врагов и поэтому не смогли приготовиться к схватке. Нукеры окружили их широким полукольцом. Десять татар натянули луки, готовые пустить в каждого русского по стреле. И лишь тогда Бабиджа и Хасан выехали из леса и не спеша приблизились к ним.

- Ай-яй-яй! - говорил посол, подъезжая. - Зачем тайком? Зачем никто знать не должен?

Бабиджа обратил свой взор на толстого в куньей шапке, ожидая от него ответа. Тот заговорил густым спокойным голосом:

- Да вот поймал, окаянного. Слугу своего беглого.

- Так, так, - говорил, кивая головой, Бабиджа. - Сделал что?

- Душегуб, каких мало. Многих положил людей. Князь сыскивать велел.

- Зачем князю не везешь? Зачем сам кончаешь?

- Да вот... посуди сам... Да убери, слышь... стрелы-то. Ну-кась шальная кака слетит, бес её возьми совсем!

- Кто таков? - спросил Бабиджа человека в шапке.

- Вельяминов я! Московский тысяцкий! - представился гордый бородач, подбоченясь и высоко подняв голову; при этом брови его изогнулись, широкая грудь выгнулась вперед, а лицо приняло надменное выражение - московский боярин, да и только!

В Москве у молодого князя Ивана Красного было два тысяцких: Алексей Петрович Хвост и Василий Васильевич Вельяминов, по прозвищу Ворон, - оба знатные и именитые бояре, первые среди московских бояр.

Алексей Петрович Хвост был старый, умудренный жизненным опытом боярин. Благодаря его хлопотам и советам князь Иван Данилович Калита смог нажить свои богатства и приобрести земли в Ростовском княжестве. Боярин прожил долгую жизнь и все испытал на своем веку: и княжескую милость, и княжескую опалу. Покойный князь Симеон Гордый, старший сын Ивана Калиты, в свое время крепко осерчал на Алексея Петровича за его нелюбовь к себе и частые возражения. Князь Симеон испугался, что старый боярин вместе со своими многочисленными сторонниками расправится с ним, как Кучковичи с великим князем Андреем Боголюбским, изгнал тысяцкого из Москвы, отобрав у него все волости, и взял клятву со своих братьев-князей, Ивана да Андрея, что они не примут к себе на службу строптивого боярина.

Однако после смерти князя Симеона, случившейся от страшной моровой язвы лет пять назад в Москве, князь Иван Красный возвратил Алексея Петровича на прежнюю должность, вернул ему земли и окружил старого боярина почетом и вниманием. Простым людом это было встречено с большим одобрением: хоть и крут был иной раз Алексей Петрович, но всегда справедлив, а к беднякам порой и милостив. Бояре же во главе с Вельяминовым восприняли это как оскорбление. Да и не могло быть иначе: многим богатым приходилось платить смердам и ремесленникам за свои неправды, со многих из них за неблаговидные дела были взысканы в казну немалые деньги, - этого, конечно, они не забывали и ненавидели Алексея Петровича люто.

Население Москвы в короткое время распалось на два лагеря: одни приняли сторону боярина Алексея Петровича Хвоста, а другие, побогаче, сторону Василия Васильевича Вельяминова. Начались раздоры, наговоры, перешептывания. возмущения - что ни год, то хуже. Дошло и до потасовок среди горожан: сперва просто драки кулаком и палкой, затем и настоящее кулачное побоище с увечьем и смертью, какое случилось в последнее Рождество, перед убийством Алексея Петровича.