Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

На это решение повлияли недюжинная национальная гордость и страстное желание оправдать надежды поляков. Весь этот поток чувств был описан Стефаном Корбанским, активным членом польской подпольной армии в Варшаве. Порыв действовать становился сильнее при мысли о том, что «…скажет западный мир, если русские возьмут Варшаву без посторонней помощи. В этом случае Сталин без труда убедил бы союзников, что польская армия, нелегальное правительство и польское подполье как таковые являются фикцией… никто не мог предвидеть, что русские намеренно остановят наступление… Однако дата Варшавского восстания была установлена позже, на секретном военном заседании, принявшем во внимание дополнительный фактор, а именно что немцы завесили город плакатами, призывающими всех мужчин, кроме мальчиков и стариков, явиться на строительство оборонительных сооружений».

На столь поспешное решение, возможно, повлияла жестокость, проявляемая в последнее время немцами к жителям Варшавы, участившиеся аресты, депортации, расстрелы, принудительные работы. Приказом на борьбу с немцами на улицы города посылалось более 35 000 гражданских лиц, слабо вооруженных, не имеющих медикаментов и продовольствия. Среди них было немного коммунистов. Пять немецких дивизий, расквартированных в городе, были брошены на подавление мятежа.

Генерал Бур срочно направил в Лондон рапорт и просьбу о помощи. Но кто мог быстро оказать существенную помощь, если не Красная армия, стоящая за Вислой? А она два дня неподвижно стояла перед Варшавой, не предпринимая никаких попыток помочь восставшим. Московское радио ничего не сообщало о событиях в Варшаве. Никто не пытался наладить связь с восставшими. Когда 2 августа Миколайчик рассказал Молотову о донесениях о мятеже, полученных им из Лондона, Молотов промолчал. В этот день советская пресса сообщила, что связь с Комитетом национального освобождения Польши будет осуществлять генерал Булганин.

На следующий день, 3 августа, Миколайчик и министр иностранных дел Ромер имели первую беседу со Сталиным. Однако на ней речь шла о более широких вопросах советско-польских отношений и не уделялось особого внимания борьбе, идущей в Варшаве. Сталин явно преуменьшал значение подпольного движения, руководимого лондонским правительством. Он заявил, что не может позволить ему сотрудничество с Красной армией и что оно доставляет ему массу хлопот. Не став спорить, Миколайчик заставил Сталина выслушать себя, рассказав об операциях, проводимых этими группами. В ответ Сталин подчеркнул свою незаинтересованность в мобилизации значительной части населения Польши. Он полагал, что поляки могут добиться большего, восстановив стабильную жизнь в освобожденных районах. Затронув вопрос о границах, он заявил о согласии сотрудничать только с польским правительством, признающим линию Керзона. Советское же правительство, в свою очередь, гарантирует границу по Одеру, включая Бреслау, Штеттин и Восточную Пруссию. Но Кенигсберг с прилегающей к нему территорией останется за Советским Союзом. В ходе беседы Сталин добавил: если группа Миколайчика найдет общий язык с Комитетом национального освобождения, линия Керзона может быть немного изменена в пользу Польши. Он выразил надежду на их благоразумие, ибо в противном случае Миколайчику все равно придется иметь дело с комитетом. Миколайчик согласился. Тогда Сталин предложил попросить комитет прислать в Москву своих представителей, чтобы скорее начать переговоры.

Лондонское правительство информировало Вашингтон о восстании в Варшаве и просьбе генерала Бура о помощи. Ромер тотчас же передал Гарриману содержание беседы Миколайчика со Сталиным, тот немедленно доложил в Вашингтон, но ни президент, ни Государственный департамент никак не отреагировали на это сообщение.

Британское правительство, узнав о просьбе поляков, решило путем ночных перелетов из Италии поставить в Варшаву снаряжение и продовольствие и сбросить этот груз с самолетов. Черчилль сообщил Сталину, что твердо решил сделать это, надеясь помочь операциям советских войск, а может быть, подать пример Красной армии и ее авиации. Вначале британцы потерпели сокрушительный провал: только немногие самолеты долетели до осажденного города. А ответ Сталина Черчиллю от 5 августа, отправленный после беседы Сталина с Миколайчиком, был, по выражению Черчилля, «быстрым и решительным». В нем чувствовалась насмешка над событиями в Варшаве. Сталин говорил, что заявления поляков о своей деятельности не соответствуют действительности, потому что польская подпольная армия в Варшаве невелика, у нее нет ни артиллерии, ни самолетов, ни танков. И он не представляет, как она может освободить Варшаву, где немцы держат четыре танковые дивизии.