Евгений Кукаркин - Корпус А блок 4

- К сожалению революция здесь скоро не предвидится, нас освободят только катаклизмы... А если и освободят, то мы сдохнем в той жизни через день от обыкновенного ОРЗ или блохи... Ну ладно, занимайся.

Я действительно ушел в себя и не слышал азартных игроков на своей кровати. Очнулся от стука в дверь. Она приоткрылась и в комнату заглянуло расстроенное лицо Ани.

- Вот вы где? К вам можно.

Полноватая девушка не дождавшись ответа прошла к моей кровати и втиснулась между Таней и Натальей.

- Девочки... Я совсем..., - она чуть не разрыдалась. - Понимаете, Семена вызвала к себе врачиха и напихала ему это...

Она вытащила из кармана пакетик презерватива. Татьяна первая с любопытством схватила его.

- Но это же..., - она взглянула на меня и замолчала.

- Презерватив, - подсказала без стеснения Аня, - ему, Семену, предложила презервативы. С чего бы это, что я больна или он?

- Можно им и не пользоваться, - неуверенно говорит Таня.

- Конечно. Если бы не одно но... Когда Семен стал отказываться, она сказала, что всем мужикам выдала их, ради их же безопасности.

Теперь все головы повернулись ко мне.

- Это так? - спросила меня Таня.

- Да. Вот они.

Я выбросил из кармана несколько пакетиков на книги.

- Но зачем, о какой безопасности говорит Пантелеймониха?

- Я знаю, - опять кривится Аня. - К нам сегодня прибывает новая пациентка, по всей видимости, молодая стерва. Врачиха хочет обезопасить наших мужиков от нее.

Наступило молчание.

- Не доживем мы до революции, девочки, это точно, - тоскливо сказала Татьяна, прервав молчание.

Я упросил Пантелеймоновну разрешить мне встречу с Николаем. Угрюмый санитар с респиратором на лице повел меня в реаниматорскую. В большой, на половину стеклянной ампуле лежало красивое мужское тело чуть прикрытое белой простынею. Грудные мышцы, бицепсы, мощная шея, отчетливо выступали на ружу, создавая величие гармонии. Я подошел поближе и поднял со щитка микрофон на витом проводе.

- Николай, это я, Борис.

Тело зашевелилось, глаза открылись.

- Борька, привет. Во вляпался то. Тебе Пантелеймониха чего-нибудь говорила о моей болезни?

- Сказала, что ты дурак.

И вдруг губы Николая раздвинулись в улыбке.

- Так и сказала?

- Сказала. Чему ты радуешься?

- Да ничего.

- У тебя действительно что то серьезное?

- Пустяк. Натер на одном месте кожу.

- Был бы пустяк, тебя бы в эту капсулу не засунули бы.

- Ну брось ты, это излечимо. У других может быть и не прошло бы, а у меня все в порядке. Вот у Ирочки действительно кожная проблема, береги ее.

Чего это они, и Пантелеймониха, и Николай мне все жужжат про Ирку? Николай между тем, продолжал.

- Эта девочка самое хрупкое создание в отделении..., - он потянулся в капсуле и уперся ладонями в стекло. - Эх... на волю бы, вот там бы нагуляться и потом со спокойной совестью можно было бы загреметь...

- Дурак ты, действительно Пантелеймониха права.

- Борька, - он смеется, - тебе надо влюбиться по уши, тогда я тебя тоже дураком назову.

- Колька, если ты надолго здесь, тебе чего-нибудь надо? Может кому-нибудь, что-нибудь передать...

- Ничего не надо. Мне включают радио и я кайфую от музыки и политической трескотни.

Однажды он так же заболел, у него была потничка после тренировки, пошла под мышками такими красными пятнами. Мы все так за него переживали, но Пантелеймониха быстро справилась, промывая кожу слабыми щелочными растворами и подсушивая феном. Его также засунули в капсулу, но тогда он ныл, что больше дня не выдержит..., а теперь..., как меняются люди.

Вдруг Колька перестал улыбаться.

- Борис, послушай меня, если сможешь, беги от сюда. Здесь проживешь всю жизнь бездарно, там хоть мир познаешь... и отдать концы будет легче. Я сейчас много думаю... и почему здесь...

Он не успел закончить, ко мне подходит Пантелеймониха.

- Боря, все, уходи. Его сейчас сестра обрабатывать будет...

- Николай, я пошел, - кричу в микрофон. - До встречи.

Мы выходим с врачихой за дверь.

- Это действительно, безопасно, - спрашиваю ее.

Она поняла мой нелепый вопрос.

- Да, с ним будет все в порядке. Но на будущее, я все же плохо вас воспитывала, даже такой вопрос полового воспитания не дала по полной программе. Вы выросли и теперь я пожинаю первые плоды.

И тут я спросил.

- А у меня мама жива?

Она останавливается и пристально глядит мне в глаза.

- Наверно жива. Я этим не интересовалась. Когда тебя привезли сюда трехмесячного после родов, мне было абсолютно безразлично есть ли у тебя мама или нет. Меня больше интересовало другое, выживешь ли ты. Ты выжил и эти палаты стали для тебя родными.