Евгений Кукаркин: Кто же я

- Однако, ты долго спишь, - заметив, что я зашевелился, сказал дед.

- Я сейчас.

Я вылез из под одежды и выполз на свежий воздух.

Краски природы, от солнца изменились. Все стало светлей и ярче. Даже свалка банок у каждой яранги, поражала своей цветностью наклеек. Я справил нужду и почувствовал, что в общем-то жить можно. Погуляв по побережью, я вернулся в ярангу. В ней ни чего не изменилось. Бабка сидела и дымила, дед строгал кость. На столе стояла миска, накрытая полотенцем.

- Иди поешь, - вдруг прорезался у бабки охрипший, мужской голос.

Под полотенцем, в миске лежал здоровенный кусок варенной рыбы. Рядом стояла кружка крепкого чая. Я поел и поблагодарил хозяев. Сев на нары, я подумал чем бы заняться. Здесь с тоски умрешь, если ничего делать не будешь. Мое внимание обратили ружья, сваленные кучей у нар, особенно длинное, с толстым стволом и старинным кремневым замком.

- Можно посмотреть?

Никто не сказал ни слова.

Я поднял ружье и пытался оттянуть боек. Боек не оттягивался, он падал. Ружье было испорчено. Я полез в карман и вытащил складной ножик, с массой различных приспособлений. Потом принялся отвинчивать и разбирать замок. Аккуратно разложив части на нарах, я разобрался - не хватает двух деталей: пружины и оси с зацепом от пружины. Видно не раз пытались ружье починить, но потеряв детали, бросили эту затею. Я вышел из яранги и стал искать подходящее железо для работы. Кроме невесть откуда заброшенной рессоры, разъеденного гаечного ключа и кучи ржавых гвоздей, не нашел ни чего.

В яранге, когда я вошел, на нарах уже сидело несколько человек и как они только появились. Это были, в основном старики. Часть из них курила, другая половина неподвижно уставилась на разобранное ружье на нарах. Я поздоровался и, не получив ответа, занялся своим делом. Прежде всего, удалось снять плоскую пружину с ножниц моего перочинного ножа. Потом, положив рессору на край бочки, начал гаечным ключом расплющивать на ней, центр длинного гвоздя, превратив его в овальный блин. На угле рессоры, я согнул блин пополам и заклепал туда пружину. Разрубив гвоздь с двух сторон, получил ось с заклепанной пружиной. Далее дело техники. Собрал ружье, оттянул боек и нажал на курок. Оказывается кремень был на месте и искры засверкали во все стороны.

В углу, где стояли ружья, валялось несколько мешочков, затянутых сверху шнурками. В одном я нащупал патроны, в другом тоже, в самом нижнем было то, что мне надо. Там был измятый кусок свинца и порох, в старинном вышитом кисете. Все было настолько грязным, что руки оказались чернее сажи с добавкой разорванной паутины. Я сходил на свежий воздух сорвал с выкинутой банки горошка этикетку и вернулся в ярангу. Шомполом от ружья забил порох с пыжом из этикетки, причем дозы не знали и закатил на глазок. Затем откусил кусок свинца и зубами сформировал шарик. После, шомполом забил шарик в дуло и подсыпал немного пороха на полку замка. Все. Я оглянулся. Старики сидели в виде мумий и только кое-где ползли струйки дыма вонючего табака. Я взял ружье и вышел из яранги. Море было волнистым, с черно белыми чайками над ним. Где-то вдалеке на воде мелькали черные точки. Туда и решил выстрелить. Ружье было таким тяжелым, что пришлось положить его на камень и прилечь рядом. Сзади что-то звякнуло. Я оглянулся. Все старики тоже выползли из яранги, стояли сзади меня полукругом и смотрели в море.

Я оттянул боек и пристроившись щекой к прикладу, пытался разглядеть цель. Мушка никак не могла совпасть с ямкой прицела и когда она сошлась, цель уплыла. Еще раз, навожу на новую точку и с проклятьем нажимаю курок.

Удар по зубам и в плечо был такой, что я отлетел от ружья на два метра. В голове стоял гул, а из носа потекла кровь. Я отполз от камня и лег на спину, зажав пальцами нос.

- Попал, однако, - прорвался через звон в ушах, голос деда Сашки.

- Ты можешь идти?

Через прорезь глаз я разглядел бабку Надю. Она помогла оторвать мне голову от земли, подняться и увела на нары в ярангу. Мне стало плохо. В глазах прыгали черные точки, голова разламывалась и я потерял сознание.

Было тепло, в яранге светлел огарок плошки и затемненное незнакомое, слишком морщинистое лицо старика смотрело на меня.

- Ну как, ожил?

Я смотрю на него и ничего не говорю.

- Кровь у тебя дурная, но я тебя лечить буду.

- Ты шаман?

- Шаман. Мне дед Сашка сказал, что ты починил ружье предков. Так?

- Так.

Шаман поднял голову и поскреб на шее тощие волосенки. Он задумался.