- А этот тип, Матька? Все случилось при тебе? - Соня впервые обратилась на "ты".
- Да, я был в тот вечер, когда его застрелили. Я и разоблачил его.
- Господи, какие ужасы тебе пришлось пережить!
Гошка благодарно сжал ее руку:
- Он получил лишь то, что заслужил. На его совести - не одна загубленная душа. У этого Матьки-Смычка поразительно сочеталась служба Третьему отделению с обыкновенной уголовщиной.
- У нас, в Москве, в октябре полиция и жандармы устроили чудовищное избиение студентов. Все происходило буквально рядом с нами, на Тверской. Моему двоюродному брату - горькая ирония судьбы: он на юридическом отбили легкие, до сих пор кашляет кровью. Его товарищу размозжили голову о мостовую. Десятки изувеченных, сотни арестованных... Это был какой-то ужас!
Гошка от Николая Ивановича знал о волнениях в Петербургском и Московском университетах в ответ на введение нового, более жестокого университетского устава.
- Я верю, полицейскому произволу рано или поздно придет конец, убежденно сказал Гошка. - Есть люди, которые... - Он осекся, боясь сказать лишнее.
Соня уловила это.
- Прости, а что представляет из себя твой - не знаю, как назвать, хозяин или старший друг?
- Николай Иванович? - Гошка заколебался. - Позволь ответить на твой вопрос не сейчас, позже. Одно могу сказать - это отличнейший и честнейший человек. Мне невероятно повезло, что я встретил его на своем жизненном пути. Ему я обязан всем, в том числе и тем, что нахожусь сейчас рядом с тобой.
В тот же вечер Гошка выложил все как на духу Николаю Ивановичу:
- И я не знал, что сказать. Понимаете, у меня язык не поворачивается врать Соне.
- Думаю, в этом нет необходимости. Сколько я понимаю, ты хочешь связать свою жизнь с нами, с нашим делом и борьбой, не так ли?
- Я твердо решил.
- А Соня, похоже, становится близким тебе человеком?
- Самым близким.
- В таком разе твоя прямая обязанность, если ты уверен в ней, рассказать все начистоту. Естественно, без деталей и подробностей. Дорога наша, ох, тернистая, и всякий, кто намерен в той или иной форме связать свою судьбу с нашим братом, должен идти на это с открытыми глазами и, трижды подумав и взвесив, на что он идет. Кстати, почитай, что пишут умные люди.
Гошка взял хорошо знакомые, тонкие листки "Колокола", датированные 1 ноября 1861 года.
"Исполин просыпается" - возвещал заголовок статьи на первой странице. Речь шла о студенческих делах: по новому уставу многие учащиеся из бедных семей вынуждены были навсегда оставить университет. "...Куда же вам деться, юноши, от которых заперли науку?.. Сказать вам, куда? - вопрошал автор и тут же отвечал: - В народ! К народу!"
- Насколько мне известно, - заметил Николай Иванович, - многие студенты, а точнее, бывшие студенты, горячо откликнулись на этот призыв и отправились по деревням: сеять, как говорится, разумное, доброе, вечное. Ну, а мы пойдем туда же своим путем, как хаживал я прежде.
- И скоро? - против воли упавшим голосом спросил Гошка.
- Ровно через неделю. В будущую среду. Или передумал?
- Николай Иванович! - воскликнул с укоризной Гошка.
- Хорошо, хорошо... Но именно поэтому у меня нет семьи. Уходить, не зная, вернешься ли, куда легче, когда уверен, что тебя никто не ждет.
Соня выслушала Гошку с окаменелым лицом.
- Что ж, значит, так тому и быть. Стало быть, на роду написано...
И попыталась улыбнуться сквозь набежавшие слезы, первые, какие видел у нее Гошка.
Глава 18
СПОКОЙСТВИЕ НЕ ВОССТАНОВЛЕНО
С незапамятных времен странствовали по Руси коробейники, они же офени, ходебщики или картинщики. Сами себя называли масыками, что на их языке обозначало примерно "свойские", "нашенские". И еще - обезтильниками, то есть - плутами. Рекрутировались более всего из крестьян Владимирской и отчасти Тульской и Московской губерний. Иные имели лошадей и даже держали своих приказчиков. Большинство - с лубяным коробом на тележке или санках, а то и того проще - за спиной, в коем всякая потребная деревне мелочь: ленты, иголки, булавки, нитки, бусы, фабричной ткани кусок-другой. И обязательно лубочные копеечные книжки и картинки. Разбредались офени по всему необъятному государству Российскому. И повсюду их ждали с нетерпением, ибо приносили вещи, необходимые и занятные.
Недели две спустя после описанных выше событий два таких офени из бедных, по лубочному коробу за плечами - все богатство, переступили порог избы постоялого двора, верстах в пятидесяти к югу от Москвы. Старшему под сорок, младший на вид лет шестнадцати-семнадцати. Одеты по-крестьянски, но справно, в сапогах. Скинули шапки, короба с плеч сбросили и присели смирнехонько к столу на свободное место.
Читать дальше