Эрнст Добльхофер - История письма - Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

Так немногие немые и вместе с тем столь красноречивые свидетели, соединенные на относительно узком пространстве, в течение веков оповещали мир о блеске и величии исчезнувшей Персидской державы.

Они же первыми привлекли к себе взоры и внимание европейских путешественников. Правда, эти последние поначалу едва ли смогли добиться от каменных свидетелей былого величия персов большего, чем их предшественники, арабские географы. Толкования и догадки, к которым они прибегали, пытаясь уяснить себе происхождение этих монументов, весьма сильно смахивали на заблуждения христианских пилигримов, столкнувшихся лицом к лицу с памятниками египетской древности.

Иосафат Барбаро (в 1472 году Венецианская республика отправила его послом в Иран) посетил Тахт-и Джемшид, Мургаб и Накш-и Рустем и постарался понять увиденное. Но он принял центральную фигуру величественных наскальных барельефов Накш-и Рустема, изображающую сасанидского властителя Шапура (241–272), перед которым склоняется взятый им в плен семидесятилетний римский император Валериан (260 г.), за библейского Самсона. Путевые заметки Барбаро были опубликованы лишь в 1543 году, и, таким образом, ученый мир узнал об огромных наскальных рельефах с большим запозданием; об исправлении неверного толкования Барбаро в тот момент нечего было и думать.

Через полвека после этого перед развалинами Персеполя стоял португалец Антонио де Гувеа, первый посол короля Испании и Португалии Филиппа III при дворе шаха Аббаса I. По его мнению, на месте Тахт-и Джемшида находился древний Шираз (что, в общем, недалеко от истины), и в его путевых записках, вышедших в Лиссабоне в 1611 году, содержится первое серьезное упоминание о клинописи. В «Сообщении, в котором рассказывается о войнах» Антонио де Гувеа прямо говорит, что эта письменность отличается от письменности современных ему персов, арабов, армян и евреев.

За дипломатами из Венеции и Португалии последовал англичанин, бывший оксфордский студент Джон Картрайт, посланный с торговой миссией ко двору шаха Аббаса Великого (1588–1629). При этом властителе Иран достиг вершины могущества и расцвета, и английские купцы пытались с выгодой для себя использовать разрешение на торговлю с этой страной. В своих «Путешествиях проповедника» Картрайт лишь вкратце упоминает о персидских древностях, ограничиваясь указанием, что Шираз находится на месте древнего Персеполя.

Рис. 62. Надпись Закира из Хамата (800 г. до н. э.).

Рис. 63. Клинописные знаки, опубликованные Пьетро делла Валле.

Гораздо больше может сообщить дон Гарсиа де Сильва Фигероа, второй из сынов Иберийского полуострова, посетивших Иран. Он читал Диодора и дает прекрасное описание руин Тахт-и Джемшида, рассматривая их как остатки дворца в Персеполе; архитектурный стиль дворца ставит его в тупик, ибо он не может включить его в известные ему греческие схемы. Он добросовестно отмечает: «Все письменные значки треугольные, но удлиненные, напоминают по форме пирамиду или маленький обелиск, который я нарисовал с краю, так что их можно отличить друг от друга только по их расположению». Дон Гарсиа привез с собой рисовальщика и предложил ему скопировать целую строку клинописи, но эта копия так и не увидела света.

Человек, которому мы обязаны первой публикацией клинописи, в 1614 году отправился из Венеции морским путем на Восток в качестве паломника. Морские пути христианского мира он знал прекрасно, ибо уже за три года до того участвовал в войне испанского флота против берберских государств. Паломничество на Восток ведет Пьетро делла Валле, через Турцию и Египет, в Иерусалим и дальше, через Сирию и Иран, в Индию. Когда в 1626 году он возвращался с пестрой восточной свитой в Рим, его встречали толпы зевак; вскоре он уже почетный камерарий папы Урбана VIII.

За долгие годы странствий он послал своим друзьям множество длинных писем, где живописал свои впечатления и переживания. Впоследствии они были изданы отдельной книгой, которая до сих пор читается с большим интересом благодаря свежести изложения. Пьетро не пожалел времени для посещения руин многих старых городов, в частности, древнего Вавилона, и в своем багаже привез обожженные и необожженные кирпичи из развалин. Остатки дворца в Персеполе он принял за руины храма и с огромным любопытством взирал на помещенные здесь надписи, особенно на ту, что покрывает всю стену сверху донизу и расположена недалеко от высеченного под колоннадой льва. Он описывает ее в пятнадцатом письме.