Луис Ламур - Там, на сухой стороне

Чантри про себя выругался. Во рту пересохло и чувствовалась горечь. Это был его последний шанс.

Глава двадцатая

- Мы тебе все не нужны, - сказал Фрика. - Я останусь здесь, вместе с Уайти, Слимом и пленниками.

- Ты пойдешь с нами, - непреклонным тоном сказал Моуэтт.

Фрика медленно встал и сплюнул в костер.

- Если Уайти может остаться, то и я тоже могу, - сказал он.

Оуэн Чантри почувствовал, как расслабляются мышцы, но чувства его словно обострились. Это может быть последний акт действа, и если...

- Ладно, Том, - неожиданно легко согласился Моуэтт. - Может ты просто устал. Посиди, пока мы сходим за этим золотом. Посиди. - Он перевел взгляд на Уайти, человека с суровым лицом. - Уайти, ты отвечаешь за людей, которых мы здесь держим. За всех. Их нельзя обижать.

Уайти кивнул.

- Понял тебя, Моуэтт. Их не обидят.

Моуэтт повел людей от лагеря. Когда они отошли на достаточное расстояние, Пиерс предложил:

- Может мне вернуться?

- С ними все будет в порядке, - сказал Моуэтт.

- С Фрикой я не оставил бы даже старуху, - сказал Чантри.

- Не твое дело, Чантри, - грубо ответил Моуэтт. - Твое дело - отвести нас к сокровищу.

Они дошли до хижины.

Чантри остановился на поляне чуть не доходя до дома. В его спину уткнулся ствол.

- Почему ты остановился? - требовательно спросил Пиерс.

Чантри не ответил.

- Ладно, пошел вперед, - сказал Моуэтт.

Чантри двинулся вперед, увидел, что дверь слегка приоткрыта, и мягко толкнул ее. Дверь тихо отворилась внутрь.

Комната была пуста, постель заправлена. В очаге тлели несколько углей, из почерневшего чугунка медленно поднимался пар. Чантри быстро огляделся. Здесь не было ни оружия, ни того, что можно было бы использовать в качестве оружия. Он почувствовал, словно его ударили ниже пояса. Он надеялся... он и сам не знал, на что надеялся.

Моуэтт грубо толкнул его в спину, и Чантри покачнулся.

- Заходи ты, черт тебя побери!

Моуэтт вошел вслед за ним, яростным взглядом оглядывая комнату.

Книги лежали на столе там, где он их и оставил. Чантри выглянул из окна, выходящего на север. Как и южное окно, оно было маленьким - почти бойница, хотя чуть большим, верхний свод его представлял собой арку.

- Теперь гляди в свои книги и побыстрее, - сказал Моуэтт.

Он брал книги по одной и пролистывал их. В одной из книг на стихотворении "Улисс" обнаружилась закладка из клочка бумаги. Моуэтт медленно, двигая при чтении губами, прочитал его, иногда хмурясь над каким-нибудь словом или пытаясь угадать значение слова.

- Черт побери, - сказал он, - здесь ничего нет!

Только он был неправ.

Моуэтт дал книгу Чантри и тот сделал вид, что внимательно переворачивает страницы в поисках ключа. Олли Фенелон и Пиерс вышли, и Чантри услышал, как они бормочут что-то вроде "Чушь и ерунда".

Чантри знал, что "Улисс" было любимым стихотворением Клайва. Они часто цитировали друг другу определенные строфы.

Чантри особенно запомнилась одна, начинавшаяся со слов: "Вся наша жизнь - лишь арка, в чьем проеме

Мерцает неподвижный мир. Его границы

Все время меркнут, пока я двигаюсь."3

Он вышагивал по комнате, читая одно стихотворение за другим. Остановившись, выглянул в окошко, выходящее на север - только густые деревья за небольшим скальным полем, разбросанный тут и там кустарник да молодые осинки.

И все же верхнюю часть окна можно было назвать аркой. Он снова начал переворачивать страницы.

Чантри сел на край постели.

- Черт возьми, - сказал он, стараясь звучать раздраженно, - это же должно быть здесь.

- Лучше бы оно так и было, - сказал Моуэтт.

И снова Чантри начал вышагивать по комнате. На этот раз он остановился у посреди комнаты, читая вслух строки из "Локсли Хилл", словно что-то ища в них. Затем он выглянул из окна, выходящего на юг.

Небо было ярко-голубого цвета. На нем ослепительно сияло солнце. Над зеленью травы возвышалась большая гранитная скала.

Чантри начал поворачиваться, когда поймал какое-то мерцание - неясное отражение света. Он с трудом оторвал глаза от окна и вновь принялся переворачивать страницы.

- На что ты глядел? - требовательно спросил Моуэтт.

- Просто думал, - ответил Чантри. - Клайв был непростым человеком. Я должен постараться думать так же, как и он. Тебе может показаться, что я о чем-то мечтаю, но на самом деле я думаю.

Мак Моуэтт поерзал на стуле.

- Это твои похороны, - лаконично сказал он, - но у меня кончается терпение. И у моих ребят тоже.

- Ты еще не повесил убийцу моего брата, - сказал Чантри. - Я дал твоим людям две недели.