Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Конец 1806 г.В конце 1806 г. Клаузевиц должен был покинуть Н. Руппин и, возвращенный вновь к принцу Августу, был отправлен вместе с последним во Францию, сначала в Нанси, потом в Суассон; несколько дней он побывал в Париже.

По-видимому, Наполеон питал вначале некоторые опасения [96] Так, по крайней мере, думает Бойен (Erinnerungen. II. S. 354). , чтобы племянник великого короля в случае неудач французского оружия не стал во главе немецкого народа. Это была несомненная ошибка. Август был горяч и честолюбив, лично был мужественен, но не постоянен, не глубок и обуреваем страстями… Что-либо экстраординарное было ему не по плечу [97] Он был известен под именем принца Дон Жуана (Например, Souvenirs du vicomte de Reiset. Paris, 1899–1902. I. S. 226). Сам Наполеон его потом раскусил; по поводу путешествия принца в Базель он писал: «…vous vogez qu'il у а bien peu de politique dans tout cela. Cejeune homme est sans boussole et sans téte» [«…как видите, во всем этом мало политики. У этого молодого человека нет ни ума, ни цели» ( франц. ) Прим. ред. ] ( Lecestre : Correspondance inédite de Napoleon I. 2 изд., 1897. II. S. 173). Сюда же можно добавить жестокий отзыв о принце Розалии de Konstan: «C'est un étourneau, que les malheurs de son pays, la mort de son frère n'out pas rendu serieux» [ «Это вертопрах, которого не сделали серьезным ни несчастья его родины, ни гибель брата» ( франц. ) Прим. ред. ] ( Herriot. Madame Récamier et ses amis. Paris, 1904. S. 169). . Как бы то ни было, но «ошибка» Наполеона дорого стоила Клаузевицу и осудила его на 10 месяцев тяжкой унизительной жизни. Письма его к невесте рисуют его мечущимся, подобно раненому зверю, в своей клетке; от высоких мыслей о мести, о возможности побед он падает до признания всей тяжести своего положения. В письмах мы находим такие выражения: «Моя жизнь течет, не оставляя следа. Человек без родины, страшно подумать!» Он сравнивал себя с предметом украшения для какого-либо храма, которое «с разрушением здания утеряло свой смысл и упало до банального употребления». Он часто пытается себя приободрить, собраться с силами, но затем вновь упадает до пассивной меланхолии, напрасно раньше бросив красивую мысль: «Воля человеческая мне всегда рисовалась самой большой силой на земле».

Эта горькая доля пленника усугублялась еще наличностью принца, с которым Клаузевиц был теперь связан одними и теми же цепями неволи. Уже одна беспечность принца, его способность отдаться дешевым радостям жизни, в чаду увлечений Madame Рекамье забывшего все несчастья родины, внушала Клаузевицу тягостное ощущение. Это был его антипод. Около Дон-Жуана великий теоретик и горячий патриот осужден был играть роль Липарелло [98] Сравнение проф. Свечина. .

Ко всему этому присоединилась постоянная тревога, чтобы принц не сделал какого-либо позорного для себя или опасного для страны шага: «Лишь бы только он ничего не сделал, что могло бы его опозорить как гражданина своей страны» [99] Schwartz. I. S. 250 или 279. «…Alles, was ich fürchte ist, daß man uns zu Schritten verleiten will, die der Nation wehethun» [ «Все, чего я опасаюсь, это наше желание поддаться соблазну и сделать шаг, который принесет нации боль». ( нем. ) Прим. ред. ] .

Его суждения о Пруссии носят теперь оттенок исключительной суровости. «Я ничего не видел (письмо от 2 апреля) за нашу короткую кампанию, что не было бы дурно и жалко (schlecht und erlärmlich)». «Все у нас готовы приняться за свою маленькую повседневную жизнь и, утомленные большими усилиями, которые они совершили, успокоиться во что бы то ни стало… Дух немцев с каждым днем вырисовывается все хуже и хуже. Повсюду наблюдается такая трусость характера и такая слабость убеждений, что хочется плакать». «Если я должен высказать наиболее секретные думы моей души, я партизан приемов наиболее насильственных; я ударами хлыста пробудил бы от спячки это небрежное животное, и я научил бы его разломать те цепи, которые оно разрешило возложить на себя своим малодушием» (1 сентября).

После Тильзитского мира в ожидании своих паспортов, чтобы вернуться в Пруссию, принц Август и Клаузевиц посетили часть Савойи и Швейцарии, Женеву, Лозанну, учреждение Песталоцци в Ивердене (Yverdun) и прожили более месяца в Коппе (Coppet) у Madame де Сталь, со стороны которой Клаузевицу удалось снискать большое внимание. «Она полна ко мне внимания, — пишет он 5 октября, — я сам не знаю, почему». Madame Рекамье, бывшая тут же, не понравилась молодому капитану: «Самая заурядная кокетка» (Eine sehr gewöhnliche Kokette). Клаузевиц много имел общения с Ф. Шлегелем, который внушил ему чтение некоторых старых авторов. В ноябре неразлучная пара вернулась в Берлин.