Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Нация не была лучше армии. Походы 1778, 1787, 1792, 1793 и 1794 [годов] на Рейне и в Польше отняли всякое доверие к военному руководительству. Со времени Базельского мира прусская политика была противоположностью того, чем она должна была бы быть, чтобы подготовить нацию к войне; она скрывала опасности, строила карты на мире и нейтралитете.

В самой нации получил ход известный гуманитаризм [88] Чрез все XVIII столетие, начиная от аббата С. Пьера вплоть до Канта и Гердера, наблюдается глубокий и широкий поток оппозиции против постоянной армии и войны вообще. Этот поток перебросился и чрез грань на начало XIX в., хотя в несколько ослабленном темпе. Клаузевицу, например, пришлось от этого вынести меньше и бороться меньше, чем Шарнгорсту. См., например, Lehmann. Scharnhorst. I. S. 54 и след. и 204 и след. , настроение против постоянной армии и войны, что разъединяло нацию и армию.

Глава II — портреты деятелей — не менее блестяща. Это — эффектная галерея, оставленная человечеству навеки. Такими штрихами Клаузевиц обнажает до реальности всю слабость этих людей, их неудовлетворительность, их пустоту. Он набрасывает их облик несколькими словами, умело схватывая наиболее характерное и карикатурное. Никто, даже его учитель Шарнгорст, не снискали себе снисхождения у этого жестокого пера. Для образчика приведем выдержки из некоторых характеристик.

Сначала герцог Брунсвикский , «сведенный последними годами Семилетней войны, где он ничего не мог достигнуть, с ранга героя к позиции человека света, ловкого и разумного». Полный ума, даже опыта, но потерявший в себя всякую веру, он мало думает о том, чтобы на себе одном нести все руководство военными операциями, роковой исход которых он предчувствовал. Далекий от того, чтобы отстаивать за собой ответственность за решения, он с удовольствием допустил прибытие к армии короля со своего рода военным кабинетом, в котором находились фельдмаршал фон Мёлендорф, генерал Цастров и полковник Пфуль.

Мёлендорф (Moellendorf), красивый старик 80 лет, который удачно служил в Семилетней войне, но тридцать один год мира (с 1763 по 1794) и полное отсутствие военных знаний свели его просто к красивой фигуре среди армий.

Рюхель — храбрый, самолюбивый, но вспыльчивый, без мозгов и военного образования.

Цастров — старый адъютант короля, не более как хороший бюрократ.

Клейст — действительный адъютант короля, человек общества, ума среднего и без солидных военных знаний.

Принц фон Гогенлое — в военном отношении хорошо одаренный, но погрязший в формализме.

Принц Леопольд Прусский — прусский Алкивиад [89] Единственно привлекательный портрет. «Идол солдат и молодых офицеров». Пал под Заальфельдом. .

Генерал-лейтенант граф фон Шметтау , старый адъютант принца Фердинанда, брата Фридриха II, давно вышедший в отставку. «Так как ему было 60 лет, что в эту эпоху в прусской армии было для генералов молодым возрастом, и так как он скучал в отставке, то он настоял на своем возврате в армию».

Полковники Пфуль, Массенбах [90] Генерал-квартирмейстер принца фон Гогенлоэ, вюртембуржец по происхождению. и Шарнгорст [91] Генерал-квартирмейстер герцога Брунсвикского, ганноверец. были три головы высшего штаба. Всем было за сорок, все были зрелы умственно и физически, имели высшее образование, выделявшее их над другими офицерами. Но они резко отличались друг от друга по складу ума, характеру, манере видеть, и их совместная работа не могла создать никакого единства.

Наиболее тщательна и подробна характеристика Массенбаха.

Рядом с этими характеристиками военных людей мы находим в труде и портреты государственных людей, набросанных еще более злыми штрихами.

Нужно отметить с сожалением, что военная историография, особенно русская, уклонилась потом от таких характеристик и этот завет Клаузевица не нашел себе подражателей. Этим самым из канвы военно-исторических картин была выброшена одна из существенных и поучительных красок. Мы знаем движения, числа, места до мелочей, но вожди — большие и малые — остаются для нас чистыми манекенами.

Глава III является лишь наброском идей и далеко отстает от современного масштаба аналитичных исследований. «Написать историю разгрома, — говорит Клаузевиц, — это значит написать историю предшествовавшей политики, правительства и народного духа». Но, по его же мнению, нельзя совершить более тяжких ошибок, как совершенные прусским правительством в 1805 и 1806 гг.