Ричард Эванс: Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933

Для историков всегда было очень удобно оглядываться на ход немецкой истории с 1933 года и интерпретировать практически все, что произошло в тот год, как события, способствовавшие взлету и триумфу нацизма. Это привело к искажениям самого разного рода. Например, некоторые историки выбирали подходящие цитаты из работ немецких мыслителей, таких как Гердер, приверженец национализма конца XVIII века, или Мартин Лютер, основатель протестантизма конца XVI века, чтобы показать, что в их суждениях дают о себе знать традиционные немецкие качества презрения к другим нациям и слепого подчинения властям внутри собственных границ [25] Rohan d'Olier Butler, The Roots of National Socialism 1783–1933 (London, 1941) — классический пример такой военной пропаганды; другой см. в Fossey J. С. Hearnshaw, Germany the Aggressor throughout the Ages (London, 1940). Умный современный ответ см. в Harold Laski, The Germans — are they Human? (London, 1941). . Однако если внимательней присмотреться к работам этих мыслителей, то можно обнаружить, что Гердер выступал за терпимость и сострадание к другим народам, а Лютер (и это общеизвестно) настаивал на праве отдельного человека восставать против духовного и интеллектуального подавления [26] Общий обзор этих вопросов см. в Richard J. Evans, Rethinking German History: Nineteenth — Century Germany and the Origins of the Third Reich (London, 1987), c. 1-54. Прекрасная краткая коллекция документов с комментариями имеется в работе John С. G. Röhl (ed.), From Bismarck to Hitler: The Problem of Continuity in German History (London, 1970). Когда я был студентом, с этими спорами я познакомился благодаря хорошей подборке отрывков в работе John L. Snell (ed.), The Nazi Revolution — Germany's Guilt or Germany's Fate? (Boston, 1959). . Более того, хотя идеи имеют самостоятельную силу, эта сила всегда обусловлена, может быть и неявным образом, социальными и политическими обстоятельствами. Это факт, о котором историки, привыкшие к общим рассуждениям о «немецком характере» или «немецком мышлении», слишком часто забывают [27] Это относится даже к относительно сложным сочинениям немцев, изгнанных при Третьем рейхе, см.: Hans Kohn, The Mind of Germany: The Education of a Nation (London, 1961) и Peter Viereck, Metapolitics: From the Romantics to Hitler (New York, 1941). .

Представители другого направления, к которым иногда присоединяются те же самые авторы, подчеркивают не важность идеологии и убеждений в немецкой истории, но их незначительность. Немцы, как это часто утверждается, не имеют реального интереса к политике и никогда не могли привыкнуть к практике компромисса демократических политических дебатов. Но из всех мифов немецкой истории, долженствующих объяснить зарождение Третьего рейха в 1933 г., ни один не является менее убедительным, чем миф об «аполитичных немцах». Будучи в большой степени вымыслом романиста Томаса Манна в годы Первой мировой войны, это представление впоследствии стало алиби для образованного среднего класса в Германии, которое позволяло снять с себя обвинение в поддержке нацизма и принять критику по гораздо менее сильному обвинению в отсутствии оппозиции нацистам. Историки разного толка заявляли, что немецкий средний класс устранился из политической жизни после поражения в 1848 г. и нашел убежище в занятии бизнесом, литературой, культурой и искусством. Образованные немцы ставили эффективность и успех выше морали и идеологии [28] Keith Bullivant, ‘Thomas Mann and Politics in the Weimar Republic’, in idem (ed.), Culture and Society in the Weimar Republic (Manchester, 1977), 24–38; Taylor, The Course, 92-3. . Вместе с тем имеется достаточно доказательств обратного, что мы и увидим в этой книге. Если Германия и страдала от чего-то в середине 1920-х, то, во всяком случае, не от недостатка политических убеждений и предпочтений, скорее наоборот.

Немецкие историки, что неудивительно, считают такие общие и враждебные обобщения немецкого характера крайне сомнительными. После Второй мировой войны они изо всех сил старались опровергнуть такую критику, указывая на более общие европейские корни нацистской идеологии. Они обращали внимание на тот факт, что сам Гитлер был не немцем, а австрийцем. И проводили параллели с другими европейскими диктатурами того времени, от Муссолини в Италии до Сталина в России. Они утверждали, что в свете общего краха европейской демократии в период с 1917 по 1933 год приход нацистов следует рассматривать не как кульминацию продолжительного и уникального исторического развития немецкого общества, а как коллапс установленного порядка в Германии и в других странах вследствие катастрофического влияния Первой мировой войны [29] Gerhard Ritter, ‘The Historical Foundations of the Rise of National Socialism’ в Maurice Beaumont, The Third Reich: A Study Published under the Auspices of the International Council for Philosophy and Humanistic Studies with the Assistance of UNESCO (New York, 1955), 381–416; idem, Europa und die deutsche Frage: Betrachtungen über die geschichtliche Eigenart des deutschen Staatsgedankens (Munich, 1948); Christoph Cornelissen, Gerhard Ritter: Geschichtswissenschaft und Politik im 20. Jahrhundert (Düsseldorf, 2001); доводы Риттера можно отнести к 1937 г., когда он излагал их в гораздо менее негативных выражениях (ibid., 524-30). Различные другие мнения см. в Hans Kohn (ed.), German History: Some New German Views (Boston, 1954). Ранняя, но только частично успешная попытка немецкого историка оценить это по-другому была предпринята в работе Ludwig Dehio, Germany and World Politics (London, 1959 [1955]), где все равно основной упор делается на международных факторах. . При таком подходе развитие индустриального общества впервые вывело широкие массы на политическую сцену. Война уничтожила социальную иерархию, моральные ценности и экономическую стабильность во всей Европе. Оттоманская, Российская, Германская империи и империя Габсбургов были разрушены, а новые появившиеся демократические страны быстро пали жертвами демагогии беспринципных агитаторов, которые убеждали массы голосовать за собственное порабощение. Двадцатый век оказался эпохой тоталитаризма, кульминацией которого стала попытка Гитлера и Сталина установить новый тип политического порядка, основанного на тотальном полицейском контроле, терроре и жестоком подавлений и фактическом уничтожении миллионов реальных и воображаемых оппонентов, с одной стороны, и на постоянной массовой мобилизации и энтузиазме, подхлестываемом изощренной пропагандой, — с другой [30] См.: Karl Dietrich Bracher, Die totalitäre Erfahrung (Munich, 1987) и Leonard Shapiro, Totalitarianism (London, 1972). Классическое, часто критикуемое описание основной теории см. в Саrі J. Friedrich и Zbigniew К. Brzezinski, Totalitarian Dictatorship and Autocracy (New York, 1963), также новаторский философский очерк Hannah Arendt, The Origins of Totalitarianism (New York, 1958). .