Ричард Эванс: Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933

Начало XXI века — вполне подходящий момент для проекта такого рода. Исторические исследования Третьего рейха прошли три больших этапа с 1945 г. Во-первых, начиная с конца войны и до середины 1960-х предпринималось множество попыток ответить на вопросы, которые рассматриваются в основном в настоящем томе. Политологи и историки, такие как Карл Дитрих Брахер, написали ряд ключевых работ, посвященных краху Веймарской республики и захвату нацистами власти [34] Karl Dietrich Bracher, Die Auflösung der Weimarer Republik: Eine Studie zum Problem des Machtverfalls in der Demokratie (3rd edn., Villingen, 1960 [1955]); idem, etal., Die nationalsozialistische Machtergreifung. . В 1970–80-е гг. фокус сместился на историю периода 1933–39 гг. (тема второго тома этого исследования), чему способствовало возвращение союзниками большого объема захваченных документов в немецкие архивы. В частности, Мартин Бросцат и Ганс Моммзен издали ряд основополагающих исследований по внутреннему устройству Третьего рейха, опровергающих распространенное мнение, что это была тоталитарная система, в которой решения, принимаемые наверху лично Гитлером, исполнялись на нижних уровнях иерархии, и рассматривающих комплекс конкурирующих центров власти, соперничество которых, по мнению исследователей, привело режим к принятию все более радикальных политик управления. Их работа была дополнена массой новых исследований по истории повседневной жизни при нацистах, ориентированных, в частности, на годы, предшествовавшие началу Второй мировой войны [35] Broszat, Der Staat Hitlers; idem, et al. (eds.), Bayern in der NS-Zeit (6 vols., Munich, 1977-83); Peukert, Inside Nazi Germany; см. также комментарий к вопросу о новых исследованиях в последнем немецком издании краткой истории Норберта Фрая: Der Führerstaat: Nationalsozialistische Herrschaft 1933 bis 1945 (Munich, 2001 [1987]), 281–304. Недавние попытки дискредитировать работу Бросцата на основании того, что, как и другие немецкие историки его поколения, он входил в состав гитлерюгенда в юности и вместе со многими другими был зачислен в ряды нацистской партии (хотя он об этом и не знал), не кажутся убедительными, не в последнюю очередь из-за того, что они не имеют никакого отношения к научной деятельности Бросцата как историка (Nicolas Berg, Der Holocaust und die westdeutschen Historiker: Erforschung und Erinnerung (Cologne, 2003), esp. 613-15). . В 1990-х начался третий этап исследований, для которого характерно повышенное внимание к периоду 1939–45 гг. (тема третьего тома данного исследования). Открытие новых документов и архивов в странах бывшего советского блока и увеличивающийся общественный резонанс, вызванный преследованием и уничтожением нацистами евреев и других групп населения, от гомосексуалистов до «асоциальных элементов», от рабов-рабочих до инвалидов, привели к созданию большого числа новых важных работ [36] См., например: Robert Gellately and Nathan Stoltzfus (eds.), Social Outsiders in Nazi Germany (Princeton, 2001); Michael Burleigh and Wolfgang Wippermann, The Racial State: Germany 1933–1945 (Cambridge, 1991); Henry Friedlander, The Origins of Nazi Genocide: From Euthanasia to the Final Solution (Chapel Hill, NC, 1995); Wolfgang Ayass, ‘ Asoziale’ im Nationalsozialismus (Stuttgart, 1995); Peter Longerich, Politik der Vernichtung: Eine Gesamtdarstellung der nationalsozialistischen Judenverfolgung (Munich, 1998); Ulrich Herbert, Hitler's Foreign Workers: Enforced Foreign Labor in Germany under the Third Reich (Cambridge, 1997 [1985]). . Поэтому сейчас, кажется, настал подходящий момент, чтобы попытаться обобщить результаты всех этих трех этапов, воспользовавшись огромными объемами новых материалов, начиная с дневников Йозефа Геббельса и Виктора Клемперера и заканчивая стенограммами собраний немецкого правительства и деловым дневником Генриха Гиммлера, которые недавно стали доступны для изучения.

Для любого историка задача, подобная этой, — смелое, если не безрассудное или даже авантюрное, предприятие. И вдвойне для историка, который не является немцем. Однако я размышлял над историческими вопросами, затрагиваемыми в этой книге, многие годы. Мой интерес к немецкой истории впервые был вдохновлен Фрицем Фишером, чей визит в Оксфорд в период моего студенчества стал событием важнейшего значения. Позже в Гамбурге, где я занимался исследованиями для своей докторской диссертации, мне удалось в небольшой степени разделить небывалое воодушевление, вызванное Фишером и его командой, которые поставили вопрос о преемственности в современной истории Германии и тем самым способствовали рождению нового крестового похода в среде молодых немецких историков, которых Фишер собрал вокруг себя. В то время, в начале 1970-х, я интересовался в основном истоками Третьего рейха в Веймарской республике и Германской империи. Только позже я стал писать о нацистской Германии как о предмете яростной полемики современных немецких историков и провел несколько самостоятельных архивных изысканий по периоду 1933–45 гг. в рамках большого исследования, посвященного смертной казни в современной немецкой истории [37] Richard J. Evans, In Hitler's Shadow: West German Historians and the Attempt to Escape from the Nazi Past (New York, 1989); idem, Rituals. . В эти годы мне удавалось получать самую разную помощь со стороны множества немецких друзей, в особенности от Юргена Кокка, Вольфганга Моммзена, Фолькера Ульриха и Ханса-Ульриха Велера. Многочисленные и зачастую продолжительные поездки в Германию, спонсированные такими институтами, как Фонд Александра Гумбольдта и Германская служба академических обменов, помогли мне, я надеюсь, получить лучшее представление о немецкой истории и культуре, чем было у меня в начале 1970-х. Немногие страны могли бы быть настолько доброжелательны или более открыты для иностранцев, желающих изучать их сложное и неприятное прошлое. Кроме того, все время меня поддерживало сообщество специалистов по немецкой истории в Британии. Сначала в Оксфорде источником особого вдохновения для меня был Тим Мейсон, а Энтони Николе твердой рукой направлял мои исследования. Конечно, ничто из этого никогда не сможет компенсировать тот факт, что я не немец, но, возможно, расстояние, которое неизбежно для иностранца, может обеспечить некоторую степень отстраненности или по крайней мере другую точку зрения, что в некотором смысле позволит сбалансировать столь очевидный недостаток.