Ричард Эванс: Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933

Описание жизни людей в то время как ничто другое наглядно демонстрирует исключительную сложность выбора, который им приходилось делать каждый день, а также неопределенность и трудность ситуаций, в которых они оказывались. Современники не могли видеть вещи так четко, как мы, оборачиваясь назад: они не могли знать в 1930 году, что должно произойти в 1933 году, и не могли знать в 1933 году, что должно было произойти в 1939, 1941 или 1945 году. Если бы они знали, то, бесспорно, их выбор был бы другим. Одной из самых сложных проблем при описании истории является попытка представить себя в мире прошлого со всеми сомнениями и неуверенностью людей, которым предстоит идти в будущее, для историка ставшее уже прошлым. Произошедшие события, которые кажутся неизбежными в ретроспективе, в то время совершенно не были такими, и при написании этой книги я старался постоянно напоминать читателю, что все могло обернуться совсем по-другому в разные моменты истории Германии второй половины XIX и первой половины XX века. Люди творят свою собственную историю, как однажды метко заметил Карл Маркс, но не в соответствии с условиями, которые они сами выбирают. Такие условия включают не только исторический контекст, но и способ мышления людей, предпосылки, в соответствии с которыми они действуют, принципы и убеждения, которые определяют их поведение [12] Karl Marx, The Eighteenth Brumaire of Louis Bonaparte (1852), в сб. Lewis Feuer (ed.), Marx and Engels: Basic Writings on Politics and Philosophy (New York, 1959), 360. . Главная задача данной книги — воссоздать все эти аспекты для современного читателя и напомнить ему (цитируя другой известный исторический афоризм), что «прошлое — это другая страна: там живут по-другому» [13] L. P. Hartley, The Go — Between (London, 1953), предисловие. .

В силу всех этих причин мне кажется, что в историческом исследовании нельзя позволять себе роскошь моральных оценок. Во-первых, это не соответствует научному подходу, во-вторых, это высокомерно и самонадеянно. Я не знаю, как вел бы себя, живи я при Третьем рейхе, даже просто из-за того, что, если бы я жил тогда, я был бы не таким человеком, как сейчас. С начала 1990-х исторические исследования нацистской Германии и все больше работ по другим предметам заполнены идеями и методами, взятыми из морали, религии и закона. Такой подход оправдан, если необходимо принять решение, имеет ли право отдельный человек или группа людей получить компенсацию за страдания, пережитые во время правления нацистов, или, наоборот, эти люди должны в той или иной форме возместить ущерб за страдания, причиненные другим. В таких случаях подобный подход не только уместен, но и необходим. Но это не является историческим методом [14] См.: Richard J. Evans, ‘History, Memory, and the Law: The Historian as Expert Witness’, History and Theory , 41 (2002) 277–96; и Henry Rousso, The Haunting Past: History, Memory, and Justice in Contemporary France (Philadelphia, 2002 [1998]). . Как отмечал Иан Кершо, «для постороннего человека, не немца, который не познал на себе, что такое нацизм, очень просто критиковать и требовать стандартов поведения, которые практически невозможно было обеспечить в тех обстоятельствах» [15] Ian Kershaw, Popular Opinion and Political Dissent in the Third Reich: Bavaria 1933–1945 (Oxford, 1983), vii. . Учитывая прошедшее с тех пор время, можно сказать, что то же самое относится и к подавляющему большинству немцев. Поэтому я изо всех сил старался избегать слов, которые бы имели моральный, религиозный или этический подтекст. Задача этой книги — понять. Судить должен читатель.

Понять, как и почему нацисты пришли к власти, сегодня не менее важно, чем раньше, а учитывая, что воспоминания стираются, это оказывается еще важнее. Мы должны проникнуть в мысли самих нацистов. Мы должны выяснить, почему их оппоненты не смогли их остановить. Мы должны понять природу и внутреннюю кухню нацистской диктатуры после ее установления. Мы должны оценить процессы, в результате которых Третий рейх втянул Европу и остальной мир в войну немыслимой жестокости, которая закончилась его собственной катастрофой. В первой половине XX века были и другие катастрофы, наиболее заметной из которых, пожалуй, стало это царство террора, созданное Сталиным в России в 1930-е. Но ни одна из них не имела такого глубокого и продолжительного эффекта. Третий рейх, сделавший расовую дискриминацию основой своей идеологии и развязавший беспощадную и разрушительную захватническую войну, впечатался в сознание современного мира, как этого не смог сделать (наверное, к счастью) ни один другой режим. История того, как Германия, стабильное и современное государство, меньше чем за одну человеческую жизнь привела Европу к моральному, физическому и культурному краху и отчаянию, — это история отрезвляющих уроков для всех нас, уроков, которые из этой книги должен извлечь сам читатель.