Ольга Чехова - Мои часы идут иначе

В этот воскресный день у меня спектакль в театре только в 19 часов. Дневной спектакль отменен. Таким образом, я не могу сказать «нет».

Нас около тридцати пяти человек: мои коллеги, дипломаты, партийные функционеры. Застольная речь Геббельса пропитана национализмом и высокомерием. Он уже сейчас предсказывает падение Москвы.

Я думаю о бесконечных русских просторах, убийственной зиме…

В этот момент Геббельс обращается прямо ко мне:

— А ведь у нас за столом эксперт по России — госпожа Чехова. Не полагаете ли и вы, сударыня, что эта война закончится еще до наступления зимы, что на Рождество мы будем в Москве?..

— Нет, — односложно отвечаю я.

Геббельс сохраняет невозмутимость.

— Почему же «нет»?

— Наполеон тоже недооценил расстояния в России…

— Между французами и нами маленькая разница, — иронично улыбается Геббельс, — за нами поддержка русского народа, мы идем как освободители. Большевистская клика будет сметена гигантской волной революции!

Я пытаюсь сдержаться, но это мне плохо удается:

— Революции не будет, господин министр. Потому что в момент опасности все русские едины.

Спокойствие Геббельса улетучивается. Он немного наклоняется вперед и холодно произносит:

— Очень интересно. Итак, вы не верите в силу германского вермахта. Вы предсказываете победу русских.

— Я ничего не предсказываю, господин министр. Вы спросили меня, будут ли наши солдаты еще до Рождества в Москве. Я высказала свое мнение. Оно может быть верным, а может быть ошибочным…

Геббельс надменно смотрит на меня. Воцаряется неловкое молчание.

«Вот оно наконец и произошло, — думаю я, — открытое столкновение. Этого он тебе не забудет…»

Моим спасителем, во всяком случае в данной ситуации, выступает итальянский атташе. Он со своим обворожительным акцентом выражает восхищение прелестными окрестностями вокруг дома, словно мы только что вовсе не говорили о России.

Я бросаю ему благодарный взгляд.

Геббельс действительно ничего не забывает.

Он дает указание гестапо. «Вежливые господа», которые однажды уже навещали меня, на этот раз не утруждают себя. Они приглашают меня на «информационную беседу».

Моя политическая наивность действует на них настолько обезоруживающе и одновременно убедительно, что часа через два они отпускают меня с «признательностью за сведения».

Многие принимают участие в «обслуживании войск». Мы удивляемся, кто только не именует себя актерами, танцорами и певцами. Но и профессионалы обязаны выступать перед войсками и тем самым вносить свой вклад в «поднятие и укрепление духа в тяжелые времена». Итак, вместе с моими коллегами я отправляюсь в «турне». В большинстве случаев это постановки с минимумом декораций и шестью-семью персонажами.

Я играю в Париже в «Театре на Елисейских полях», где гримерная великой Сары Бернар полностью сохранена, как и при ее жизни; я гастролирую в Лионе и в брюссельском «Королевском театре», который по своей акустике и архитектуре просто театр мечты.

И вот однажды вечером мы играем в Лилле «Любимую». Здесь, во Франции, после капитуляции французской армии — тишина, зловещая тишина. В маленьких городках немецкие оккупационные части начинают скучать. И Люфтваффе совершает только разведывательные полеты над Англией. Несколько месяцев спустя все изменится: за разведывательными полетами последуют бомбардировки, беспощадные бои, «воздушная битва за Англию».

Но тогда в Лилле мы еще не догадываемся об этом.

Спектакль окончен. Как это часто бывает, и здесь нас приглашает комендант города на стаканчик вина. Я колеблюсь. Знаю я эти приглашения, которые навевают лишь удручающую скуку: вялая беседа, искусственное веселье… У меня нет никакого желания, а точнее — я устала.

Мои коллеги уговаривают меня. Как «звезда», я не имею права отказаться.

«Круговой чаркой» обносят в боковой комнате маленького ресторанчика. Здесь более или менее регулярно собираются на вечеринки немецкие офицеры.

Ничто не предвещает, что этот вечер будет чем-то отличаться от других: те же разговоры, те же шутки, плохо скрываемое любопытство, за внешней корректностью маленькие фривольности, тайное желание «кое-чего еще»…

Входит запоздавший гость, офицер Люфтваффе, рослый и самоуверенный, но без следа надменности. Останавливается в дверях, словно ища кого-то. Видно, что здесь он не завсегдатай.

Секунду испытующе смотрит на меня. Потом кивает, улыбаясь. Его глаза завораживают меня. Он подходит, склоняется передо мной и говорит как ни в чем не бывало: