Элен Фисэль - Жизнь Марии Медичи

«Королева-мать, что говорит в ее пользу, поощряла и поддерживала своих сторонников. Вокруг нее вились всячески угождавшие ей дворяне из ее родни, которые позже разделили с ней черные дни (ссылку в Блуа, войны матери с сыном и т. п.). Сама Мария также была привязана к вернейшим своим слугам, и епископ Люсонский долгое время был ее любимцем. В мае 1617 года в Блуа он уже являлся главой Совета королевы-матери и хранителем ее печати; два года спустя (июнь 1619 года) он становится по совместительству сюринтендантом ее дворца и финансов. […] Поступая так, Мария Медичи имеет двойную мотивацию. Она хочет вернуться в правительство через парадный вход и рассчитывает иметь в лице епископа Люсонского безоговорочного союзника. Она – страстная натура, во всех отношениях легковерная и наивная; эмоции она мешает с серьезными планами; она либо любит, либо ненавидит. И недалек тот день, когда она возненавидит того, кого так любила и кто предаст ее» 152.

Как видим, предательство уже имело место, а до «возненавидит» пока еще было далеко.

Медичи отсылала письмо за письмом к Людовику XIII и к герцогу де Люиню. В письмах она возмущалась тем, что ей не доверяют. Она просила вернуть ей дю Плесси, думая, что тот поможет ей навести порядок в делах.

Эти страстные и одновременно полные разумных доводов послания ни к чему не привели, хотя прямого отказа (в том, что касается дю Плесси) Мария не получила. Герцог де Люинь цинично сообщил ей, что королю-де наговорили про епископа столько дурных слов, что он не может согласиться на его присутствие возле матери. И вообще, король устал, и ему надо дать отдохнуть…

Все это было на руку будущему кардиналу. Мария торопила его с возвращением, а он, прикрываясь приказом короля, уверял королеву-мать, что и рад бы приехать, но боится навредить ей, и что он хочет «явить пример безусловного повиновения, чтобы заставить поверить всех, что его предыдущие поступки были искренними» 153.

Самым печальным было то, что большинство тех, кого Мария ранее осыпала деньгами и титулами, теперь выступали против нее. Действовали они так из банального страха, что их лишат пожалованного. Удивительно, но Арман Жан дю Плесси, человек, предавший королеву, потом скажет:

«Среди людей, низких душой, такое поведение является обычным, однако недостойным истинного мужества» 154.

Не обладая еще реальной властью, но стремясь к ней, он вел себя, как слуга двух господ, ожидающий, что рано или поздно кто-то из них победит, и тогда он сможет сказать, что всегда поддерживал именно этого человека. Как любил говорить Наполеон, «неограниченная власть не нуждается во лжи» 155. У дю Плесси неограниченной власти еще не было, и во лжи он нуждался. По большому счету, он был прав – цель оправдывает средства, а большая цель оправдывает не самые приглядные средства.

Марию Медичи в Блуа лишили практически всего. Если вдруг оказывалась вакантной какая-либо должность, ей не позволяли искать замену среди близких людей. Вместо дю Плесси, например, к ней приставили некоего господина де Руасси. В своих «Мемуарах» кардинал де Ришельё потом писал, что «это было сделано против ее воли, дабы он шпионил за всеми ее делами» 156. Будто бы он сам не занимался тем же…

Господин де Руасси отмечал всех, кто входил к королеве-матери. Никто не мог побеседовать с ней без оповещения о теме беседы. Руасси приставлял к Марии ненавистных ей слуг, которые охотно свидетельствовали против нее. Естественно, все это делалось под прикрытием магической формулы: «Такова воля короля».

Королева-мать пыталась жаловаться сыну, но ей каждый раз отвечали, что король ничего объяснять не намерен. Что ж, короли действительно не обязаны разъяснять подданным свои решения. В этом, собственно, и заключается их величие…

Что касается Армана Жана дю Плесси, то он пробыл в Люсоне до 7 апреля 1618 года, а потом получил приказ, инспирированный герцогом де Люинем, никогда не верившим в благие намерения епископа, выехать в ссылку в Авиньон, который тогда еще не входил в состав Франции, а был под властью папы Римского. А вот сам Рим, как вариант места ссылки, был отвергнут по причине того, что предоставлял слишком большой простор для возможных интриг.

В результате будущий кардинал покинул Люсон и потратил почти месяц на то, чтобы пересечь Францию с запада на восток. От Люсона до Авиньона по прямой – пятьсот пятьдесят километров. Преодолеть их за месяц – это надо было «постараться». Впрочем, недаром древние говорили: «Торопись медленно». Папская курия, с которой это перемещение даже не обсуждалось, явно была недовольна тем, что светская власть удалила епископа из его епархии, но в то же время опасалась быть втянутой во внутрифранцузские политические раздоры.