Элен Фисэль - Жизнь Марии Медичи

Как писал потом верный советник и министр финансов Генриха IV герцог де Сюлли, «природа наградила государя всеми дарами, только не дала благополучной смерти» 69.

Простые французы, узнав о смерти своего правителя, были ошеломлены. Торговцы позакрывали свои лавки, многие плакали прямо на улицах.

Полтора месяца гроб с забальзамированным телом Генриха IV стоял в Лувре. В этом нет ничего удивительного – многие хотели проститься с королем, и его бывшие подданные добирались в Париж пешком либо на лошадях из самых отдаленных провинций.

Похороны состоялись в королевской усыпальнице аббатства Сен-Дени лишь 1 июля. В день похорон весь Париж высыпал на улицы. Толпа была так велика, что началась давка, – каждый желал пролезть вперед и взглянуть на траурный кортеж.

Присутствующих в соборе растрогал поступок юного дофина. Мальчик опустился на колени и поцеловал пол у гроба своего отца. Пол был грязен от множества ног, но Людовика это нисколько не смутило.

Придворные дамы в черных одеяниях плакали. Мария Медичи, одетая в темно-фиолетовый бархат, сказала своим детям:

– Молитесь вместе со мной. Здесь покоится наше счастье и слава Франции. Попросим же Бога, чтобы наши надежды не умерли вместе с ним. Если несчастье один раз переступило порог дворца, оно редко останавливается в прихожей… Огромное дерево упало, а его побеги еще так слабы… Дети мои, молитесь за вашего августейшего отца…

Чуть позже она почти шепотом, обратилась к дофину:

– Видишь, сын мой, эту огромную толпу? Они все плачут, потому что мы плачем… Но большинство из них только и мечтают, чтобы отодвинуть нас и захватить корону… Но ты должен знать: твоя мать – лучшая поддержка и опора. Поклянись же на могиле отца, что никогда не предашь ее и позволишь ей заботиться о том, что принадлежит нам по праву!

Девятилетний мальчик положил руку на могильную плиту и твердо сказал:

– Клянусь, мама!

Франсуа Равальяк был казнен 27 мая 1610 года на глазах у разъяренной толпы. Он не отрицал своей вины, но даже под пытками не назвал ни одного имени, утверждая, что к покушению на жизнь короля его никто не подстрекал, что убийство было совершено им по личному усмотрению, без чьего-либо наущения или приказания.

Неужели он не лгал?

Судьи терялись в догадках. Но в конце концов их мысль пошла по привычному пути: Равальяка подстрекал к злодеянию сам дьявол, известный враг рода человеческого. Нашелся и свидетель, некий Дюбуа; некоторое время он ночевал в одной комнате с Равальяком и утверждал, что видел однажды сатану, приходившего к его соседу в виде «огромного и страшного пса».

Убийцу четвертовали в центре Парижа, на Гревской площади.

В те времена с приговоренными к казни не церемонились. «В глаза преступника можно бросать все – «грязь и другие нечистоты без камней и других вещей, которые могли бы ранить» 70, – гласил Королевский ордонанс 1347 года.

Естественно, всевозможным оскорблениям со стороны толпы подвергся и Равальяк – чтобы довести его до места казни целым и невредимым, потребовалась военная сила.

Даже стоя на эшафоте, под угрозой отказа в отпущении грехов, он «снова и снова повторял, что действовал в одиночку. Он был искренне убежден, что от этих слов, сказанных им за минуту до начала варварской казни, зависело спасение его души» 71.

Равальяка положили на спину и крепко привязали цепями. Затем «ему отрезали руку, терзали калеными щипцами… лили на него раскаленный свинец» 72. Наконец конечности Равайяка привязали к четырем сильным лошадям. Палачи подрезали осужденному сухожилия и кнутами заставили лошадей двигаться в разные стороны.

По окончании четвертования парижане стали глумиться над останками. Окровавленные части тела таскали по улицам, и это не только не было запрещено, но даже поощрялось властями.

Затем, когда народ натешился в своем кровавом остервенении, то, что удалось собрать, бросили в костер, а прах развеяли по ветру.

Ужасная картина…

Что касается родителей убийцы, то их изгнали из Франции, а всем прочим его родственникам было велено сменить фамилию.

Сразу скажем, что в 1610 году судьи Равальяка явно не имели особого желания докапываться до истины, да и Мария Медичи не настаивала на проведении всестороннего расследования. Но уже тогда многие стали задавать себе вопрос: а не приложили ли руку к устранению короля те, кому это было особенно выгодно?

Через некоторое время вдруг начала давать показания некая Жаклин д’Экоман, служившая у маркизы де Верней, фаворитки короля. Эта женщина утверждала, что она пыталась сообщить королю о готовившемся на него покушении. Рассказывая об этом, она уточнила, что, помимо маркизы де Верней, в готовившемся заговоре принимал участие влиятельный герцог д ’ Эпернон, интриговавший против Генриха IV и мечтавший о главной роли в государстве.