Симона Берто - Эдит Пиаф

Я положила себе срок - две недели, но продержалась всего одну. Как обычно, Эдит закатила сцену:

- С меня довольно! Можешь уходить, мне это надоело... Мерзавка! Где ты была?

- С отцом.

- А предупредить не могла? Слава богу, хоть вернулась. Давно пора.

- А как Поль?

- Он мне надоел.

Я поняла, что мое отсутствие было напрасно. Оно ничему не помогло.

После выступлений в Париже они ездили на гастроли. В тот период это было не очень весело. Нигде не топили - ни в поездах, ни в отелях. Кругом все было грязно, мрачно, зловеще... Ночью на вокзалах громкоговорители орали по-немецки: "Achtung! Achtung! Verboten!"* Все было Verboten: смех, свет, вино...

______________

* "Achtung! Achtung! Verboten!" - "Внимание! Запрещено!" (нем.).

В поездах не всегда можно было достать сидячие места. Иногда мы часами стояли в коридоре или в тамбуре, иногда удавалось примоститься на вещах. Эдит, съежившись на чемодане, закутанная в пальто Поля, выглядела такой маленькой, такой жалкой, что у меня разрывалось сердце.

Удивительно, что, когда мы выходили из вагона, у Поля был такой вид, как будто он приехал в отдельном купе спального вагона, в то время как мы выглядели измятыми, как после бессонной ночи в кабаке! Мы любили гастроли по ту сторону демаркационной линии. Здесь мы наконец вдыхали воздух Франции.

"Равнодушный красавец" продлил пребывание Поля в жизни Эдит, но ее чувство умерло. "Не нужно быть неблагодарной, Момона. Поль мне многое дал. Если бы не он, я продолжала бы жить в отеле. И у меня не было бы секретаря!"

Она не шутила: вот уж несколько месяцев, как у нее был секретарь. Поль убедил Эдит, что она не может обходиться без секретаря, что это очень удобно, солидно, производит впечатление. Так мадам Андре Бижар вошла в нашу жизнь...

Это была брюнетка с короткой стрижкой. Вероятно, она обладала деловыми качествами, но судить об этом было трудно, так как ей нечего было делать.

- Она должна вместо тебя отвечать по телефону,- сказал Поль.

Происходило примерно следующее: Андре Бижар снимала трубку.

- Кто говорит?

- Господин X...

- Не знаю, кто это,- говорила Эдит,- дай трубку.

А когда звонил кто-то, кого она знала, она кричала:

- Чего ты ждешь, давай его скорей!

Был третий вариант:

- Момона, поговори с ним.

Так что секретарша не была предметом первой необходимости... Телефон тогда еще не звонил беспрерывно, как потом, в период славы.

Эдит воспринимала секретаршу как еще одну подругу. Мы не очень себе представляли, что она должна делать.

Нас устраивало, что она приезжала утром: мы могли поспать подольше. Эдит посылала ее за покупками и за газетами, для того чтобы вырезать статьи о ней. Это тоже была мысль Поля. Что касается счетов (а их прибывало много), в первый раз Бижар спросила:

- Что с ними делать?

Эдит ответила:

- Сложите!

Бедный Поль, все, что после него осталось,- это секретарша.

В то время у Эдит не было никого, кто писал бы песни специально для нее. Она не могла жить, не имея под рукой поэта-песенника. Чтобы она могла работать, его присутствие было необходимо. Ей нужен был кто-то, кто занял бы ее мысли и желания, сумел бы, поняв их, облечь их в форму, "создать песню".

В начале 1940 года появился Мишель Эмер. Он вошел в жизнь Эдит... через окно. В то утро она была в плохом настроении. Очень нервничала. Она готовила выступление в "Бобино", генеральная должна была состояться на следующий день. Звонок в дверь. Эдит кричит мне:

- Не открывай, я не хочу никого видеть.

Звонят раз, другой... потом перестают: кто-то робкий. Я была в гостиной, когда постучали в окно. На тротуаре стоял военный; в шинели не по росту он выглядел как Петрушка. Он делал мне знаки. Это был Мишель Эмер. Он носил очки, и за сильными стеклами его глаза сверкали, как две рыбки в глубине аквариума. Мне нравилась его ослепительная улыбка. Он был похож на мальчишку, который не заметил, как вырос. Он вызывал к себе нежность.

Эдит встретила его в 1939-м в коридорах Радио-Сите... Он ей был симпатичен, но то, что он писал, для нее не годилось: там речь шла о голубом небе, птичках, цветочках...

Я открыла окно.

- Мне нужно видеть Эдит.

- Невозможно. Она готовит концерт в "Бобино".

- Скажите ей, что это я, Мишель Эмер, я принес ей песню.

Иду к Эдит.

- Гони его, Момона. Его песни - не мой жанр. Мне они не нужны.

Возвращаюсь. Он спокойно сидит на тротуаре, закутавшись в шинель. Многим мужчинам идет военная форма, но это был не тот случай.

- У нее много работы, Мишель, приходите завтра.

- Не могу, я нахожусь в военном госпитале в Валь-де-Грас и должен быть на месте к восемнадцати часам. Умоляю вас, у меня для нее прекрасная песня. Скажите ей только название: "Аккордеонист".