Артем Драбкин - А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»

Политработников у нас тоже за людей не считали. Те же бездельники, брехуны и болтуны, жирующие в тылах на нашей солдатской крови. Так и запишите…

Самое страшное и несправедливое творилось в отступательных боях. Вся эта тыловая трусливая свора воров, бездельников и бандитов без оглядки бежит на восток, а мы должны были прикрывать до последнего патрона отход этих гадов, при этом теряя самых лучших бойцов и зачастую не успевая вытащить с поля боя своих раненых…

С пехотой у разведчиков почти не было контактов. Да и какие отношения могли быть у дивизионной разведгруппы, идущей на задание, с простым окопным рядовым бойцом, который не имел права отойти от своей ячейки вправо или влево больше, чем на 10 метров, с «фитилем» — доходягой, который не сегодня завтра будет на том свете, а если повезет, то на операционном столе в госпитале или в санбате.

Какой между ними может быть разговор? Каждый занят своим делом, разведгруппа прошла на задание в одном месте, вернулась на другом участке.

— Давайте продолжим «по стандартным вопросам к воевавшим в разведке». Как была вооружена разведгруппа, идущая в поиск?

— Прежде всего мы не брали с собой ничего лишнего. Шли налегке, в ватниках, а не в шинелях или в полушубках. Перед заданием разведчики сдавали в роте свои ордена и документы. У каждого автомат, на поясе два запасных диска или рожка, по две гранаты-«лимонки», пистолет в кармане и финка за голенищем сапога. Ракетница только у старшего группы. Нередко мы пользовались немецким автоматами.

Наши ППШ и ППС был ненамного хуже немецких автоматов, но у них был главный недостаток: они были слишком чувствительны к песку, и если песок попадал внутрь, то это вызывало задержки при стрельбе. И когда мы двигались ползком по песчаному грунту, то автомат приходилось поднимать над собой.

У меня в разведке было два трофейных пистолета, но сразу после войны начальники стали устраивать обыски в казармах, «шмонать» личный состав в поисках трофеев и нетабельного оружия, и мне пришлось эти пистолеты выбросить в какое-то озеро.

— В Вашей разведроте существовал зачет взятых «языков», личный или на группу, для представлении к наградам?

— Я лично о такой дурости тогда не слыхал. И «соцсоревнования» между взводами, «кто лучше воюет», у нас не было.

— Каким было поведение солдат вермахта, взятых в плен во время разведпоиска?

— На этот вопрос ответить невозможно. Все взятые «языки» сразу передавались в СМЕРШ или в разведотдел, где их допрашивали и решали дальнейшую судьбу, и как они вели себя на допросах, я, рядовой разведчик, просто не знаю. Командир разведроты или взводный могли на таких допросах присутствовать, а нам до этого дела не было.

А про пленных, взятых в обычном бою, когда я воевал в пехоте, что могу сказать…

В обычном бою в плен почти никогда не брали, убивали на месте, куда их в бою девать?

В мае сорок пятого, когда мимо нас вели многотысячные колонны пленных из Либавы, то дивизионная разведрота не позволяла пехоте вершить самосуд над пленными. Перебежчиков не трогали, есть на моей памяти случаи, когда к нам перешел поляк и сам сдался чех. С власовцами пришлось сталкиваться в основном только под Курском и в Курляндии, где в конце войны группы власовских бандитов бродили в наших тылах, отказываясь капитулировать, и нам, разведчикам, было приказано «заняться ими вплотную». В плен их почти не брали.

После войны, когда наша дивизия стояла в Риге, мне довелось присутствовать на казни девяти немецких генералов, приговоренных к повешению за свои преступления.

— Как для Вас закончилась война?

— В начале мая сорок пятого нас перебросили на новый участок, под Лиепаю.

Мы открыто совершили дневной переход, у немцев уже не было в Курляндии бомбардировочной авиации. Разведрота, как обычно, шла впереди дивизионной колонны. Смотрим, навстречу нам идут по дороге пять немецких БТРов и огня не открывают.

Мы остановились и изготовились к бою. На крыльях БТРов лежали люди в нашей офицерской форме, и мы подумали, что это власовцы или, может, немцы чего-то замудрили. У одного из разведчиков не выдержали нервы, он бросил гранату в первый БТР и ранил одного из офицеров. Стали разбираться, кто такие, и оказалось, что это наши офицеры, десять человек, по два на каждый БТР, сопровождают немецкое командование из гарнизона Либавы на переговоры к командующему фронтом Баграмяну в населенный пункт Айспуте. Наша колонна пропустила парламентеров, и нам стало ясно, что войне наступает конец. Потом трое суток подряд мы занимались прочесыванием нового участка дислокации дивизии, вылавливали «окруженцев» и власовцев по лесам и выполняли приказ — «собрать все взрослое мужское население от 15 до 60 лет из прифронтовой полосы» в нашем районе. И тут 9 мая рота получает приказ: «Взять «языка», и жребий судьбы выпал так, что именно нашей группе приказали провести поиск. Пошли вдевятером, трое в группе захвата. Нам не дали времени подготовиться к поиску, изучить местность предстоящей работы. Взводный вообще остался в первой траншее, а наша группа выползла на «нейтралку», готовясь, как стемнеет, внезапно взять «языка».