Артем Драбкин - А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»

— В разведроте я чувствовал себя, как на курорте. После пехоты мне все казалось почти раем. Конечно, разведрота несла немалые потери, но разве можно их сравнить с пехотными? Да, «работа» дивизионных разведчиков была особой, чтобы воевать в немецком тылу и брать «языков», была необходима специальная подготовка, готовность к любым неординарным ситуациям, способность выдерживать любое физическое и психологическое напряжение. Разведчик был обязан уметь действовать самостоятельно, лично принимать решение в боевой обстановке. В разведке нельзя быть безразличным, расхлябанным и безынициативным, работа в разведгруппе коллективная, один от другого далеко не уйдет. Но разве можно сравнить условия, в которых жила и воевала разведрота и обычная стрелковая рота? Одевали и обували разведку отлично, кормили на убой, так называемым «сталинским пайком» для разведчиков. В разведроте отборная молодежь, здоровые грамотные ребята. Спали разведчики не на снегу или в окопной грязи, а на кроватях, разувшись, а иногда и раздевшись до белья. Разведрота дислоцируется в дивизионном тылу, все чистые, сытые, бритые, хорошо экипированные.

Что еще человеку надо на фронте?

Когда тут один из разведчиков с Литовской дивизии написал, что под Невелем его 16-я дивизия голодала и разведвзвод чуть ли не поставили «к стенке» за горсть сворованных сухарей, то я в такое поверить категорически не могу. Я сам воевал под Невелем и брал в бою этот почти сожженный дотла маленький город, в котором уже не оставалось местного населения. Там были перебои со снабжением, но голода в те дни не было.

Пехота спасалась тем, что выкапывала картошку со старых огородов, с замаскированных жителями ям, но чтобы дивизионная разведка одни черные сухари грызла?

В «дивизионщики» шла такая отпетая публика, что каждый разведчик всегда был способен «организовать» себе и своим товарищам что-нибудь «порубать».

Каждое задание в разведке тщательно готовилось, а в пехоте как? Всех утром в атаку, прямо с марша в бой, вперед на «ура», авось получится, а что там у немцев в обороне стоит, где пулеметы и минные поля — разбирались по ходу… Гнали, как скот на бойню, я это на своей шкуре десятки раз испытал… Кто потери в пехоте считал, кто ее жалел?

А риск быть убитым… В стрелках, я считаю, было намного опаснее, чем в разведке.

Разведкой «не разбрасывались», ее берегли и «дивизионщиков» держать оборону в первой траншее, как стрелков, не направляли. Я, например, форсировал в пехоте немало рек, начиная от Дона и заканчивая Западной Двиной, и ни разу не видел, чтобы дивизионных разведчиков пускали первыми при форсирования для захвата плацдармов.

В 270-й СД и в 51 — й Гвардейской СД такого при мне точно не было, а в других дивизиях — не знаю.

В какой-то степени все фронтовики являлись «смертниками».

Так и «тыловых крыс» иногда тоже убивало, смерть косила без разбора не только тех, кто сидел в окопах и кормил вшей в первой траншее, где смерть кружилась над головой круглые сутки, или тех, кто полз в составе разведгруппы через минное поле по «нейтралке» за «языком». Я помню, как в штаб дивизии прибыл какой-то начфин — большой начальник. Его разместили в отдельной землянке на ночь.

До передовой километров семь-восемь. Ночью прилетел шальной снаряд, разорвался рядом с этой землянкой, осколок залетел в окно и убил начфина прямо в постели.

Погибнуть мог каждый, кто находился в зоне досягаемости огня противника.

А сколько людей было убито и ранено, не успев дойти до переднего края…

— Как относились к дивизионным разведчикам в дивизии?

— Разведчики обычно общались напрямую только с «тыловыми крысами», поскольку если группа не находится на задании, то дислоцируется вместе со своей ротой возле штаба дивизии. А «тыловые» и «штабные» в моем понимании — это была просто свора сволочей и бездельников, которая обжирала простого солдата. Тыловики, насколько могли, наслаждались своим положением, бессовестно жрали и пили в три рта, обвешивали себя орденами, не имея малейшего понятия, что творится на передовой.

А после войны вся эта «штабная и партийная бражка» стала писать мемуары, руководить ветеранскими комитетами и организациями, выступать на собраниях и митингах, рассказывать, мол, как они лично всю Отечественную войну выиграли, захлебываясь от своего восторга, лжи и бахвальства… Я презирал их тогда и сейчас…

И тут не только «злоба окопника» во мне говорит…