Петр Меркурьев-Мейерхольд - Сначала я был маленьким

Когда у Льва Наумовича Свердлина и Александры Яковлевны Москалевой умер их сын Юра, Донской не отходил от Свердлина ни на минуту даже ночью. Он ложился на полу около дивана, на котором лежал Свердлин, и как верный пес переживал за своего друга. Когда умер мой отец, Донской был в Ленинграде. Он после похорон пришел в больницу к моей маме и сказал какие-то такие слова (собственно, слов особых не было - междометия и восклицания), как-то так их сказал, что мама просветлела. Загадочный был человек. Сказочный. Карлсон, который живет на крыше.

Ирина Борисовна - полная противоположность Марку Семеновичу. Образованнейший, необычайно веселый, жизнерадостный человек. Читала очень много.

- Петька, я тут взяла детектив, чувствую, что не очень легко читается. Оказывается, он на итальянском! А я думала, что на французском. Но быстро привыкла и дочитала с удовольствием.

На немецком говорила абсолютно свободно, без проблем справлялась и с английским, и с французским. Причем читала, даже когда готовила обед. Могла читать и во время разговора с кем-нибудь. Эрудиция у Ирины была невероятно широкой. Она знала, например, при какой площади комнаты лучше клеить обои, а при какой - окрашивать стены краской. Могла объяснить принцип работы реактивного и турбовинтового двигателя. Замечательно разбиралась в земледелии. Была прекрасным сценаристом, но из-за мужа своего всегда оставалась в тени (вот еще одно отличие Марка Семеновича от Свердлина и от моего отца: те за творчество своих жен могли глотку перегрызть). По сценариям Ири ны Донской Марк Семенович поставил "Здравствуйте, дети!", "Сердце матери", "Верность матери", "Надежда", но когда выдвигали "Сердце матери" на Государственную премию СССР, сам вычеркнул фамилию Ирины из списка и премию получили Зоя Воскресенская, Марк Донской и исполнительница роли Марии Александровны Ульяновой Елена Фадеева. Конечно же, Ирине это было обидно - она и не скрывала этого, но легкость ее характера и природная мудрость помогали обиду в сердце не лелеять и не взращивать. Очень иронически относилась Ирина к той серьезности, с которой Марк носил звезду Героя Социалистического труда (кстати, Донской был первым кинорежиссером, удостоенным этого звания):

- Марик, ты только на пижаму звезду не надевай - после нее штопать очень неудобно.

Когда на съемках возникало напряжение, то разряжать его звали Ирину. Идет она через съемочную площадку со своей собачкой-пекинессом на руках, а Донской орет:

- Ты куда, дура, прешь?!

- К тебе, мое солнышко, к тебе, моя радость! - отвечает Ирина, и напряженность как рукой снимает.

Вообще, здесь хочу сказать, что людям моего поколения повезло несказанно - мы были свидетелями расцвета творчества гигантов мирового музыкального искусства, к коим я, например, причисляю Гилельса, Рихтера, Ойстраха и Мравинского. Пожалуй, это самые великие музыканты ХХ столетия.

О Мравинском хотелось бы рассказать особо.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОРТРЕТА

Большим другом нашей семьи была известная ленинградская театральная художница Елизавета Петровна Якунина. Талантливый мастер, одна из основательниц Ленинградского ТЮЗа, энергичный, обаятельнейший человек, в последние годы своей жизни она мужественно переносила тяжелый недуг полиартрит, поразивший ее ноги и руки. Но с кистью, карандашом и юмором Елизавета Петровна не расставалась. Как все мальчишки в шестнадцать лет я был достаточно легкомыслен, но к пожилым людям меня почему-то тянуло, и с ними всегда быстро находился общий язык. Подружился я и с Елизаветой Петровной. Целое лето жила она у нас на даче, много трудилась. Я ей позировал - так появились четыре моих портрета: два нарисованные сангиной, два - пастелью. И тогда же Елизавета Петровна поведала мне историю одной своей работы.

Во время войны Якунина, как и мои родители, жила в Новосибирске. Там же, в эвакуации, находилась и Ленинградская филармония во главе с Евгением Александровичем Мравинским.

- Красив он был необыкновенно! - восклицала Елизавета Петровна.- Это сейчас он, как общипанный петух: сморщенная шея, волос чуть-чуть. А тогда!.. И захотела я написать портрет Евгения Александровича. Задумала нарисовать его сангиной. Люблю эту технику: теплый тон карандаша как нельзя лучше приближает к живому. Придя к Мравинским, застала лишь жену Евгения Александровича - Ольгу Александровну. Она была веселым, общительным человеком. С нею любой чувствовал себя так легко! Люди прямо таяли от ее обаяния. Я ей объясняю цель визита, а она мне: "Ой, что вы! Он такой несговорчивый! Он ни за что не согласится позировать!" Тут как раз входит Мравинский и укоряет: "Олечка, зачем же ты меня шельмуешь? Я с радостью буду позировать Елизавете Петровне. Только не много и не специально". Условились мы с ним на завтра.