Александр Каждан - Два дня из жизни Константинополя

И еще один образ женщины типичен для XII столетия — властная хозяйка дома, под каблуком которой находится робкий муженек. Поэт Феодор Продром, писавший при Иоанне II и Мануиле I, описал такую матрону, державшую в руках весь дом и помыкавшую своим супругом; она даже отказывалась кормить его, так что бедняге пришлось надеть овчинный тулуп и в облике нищего явиться в собственный дом за подаянием. Но не только домом правит комниновская дама — она тянется к управлению страной. Анна Далассина, мать Алексея I, была его соправительницей — и фактически, и формально. Анна, его образованная дочь, активно вмешивалась в политические интриги, рассчитывая при содействии матери посадить на престол своего мужа — в обход собственного брата Иоанна. Невестка Мануила I Ирина, вдова его брата, севастократора Андроника, оказалась во главе придворной оппозиции, а Мария, дочь Мануила I, оспаривала, как мы помним, у младшего брата царский престол.

Византийская семейная система расшатывалась еще и под действием другого фактора. С великого и ценного дара Божьего было сдернуто покрывало святости. Не то чтобы супружеская неверность вовсе была чужда Византии предшествующих столетий и внезапно обнаружилась в царствование Мануила I, — думать так было бы наивно. Люди изменяли и ревновали, вероятно, всегда, начиная с того момента, как возникло понятие семейной верности. В X в. было написано житие Марии Новой — святая пострадала за то, что муж приревновал ее (разумеется, совершенно напрасно) к кому-то из домашних слуг. Но при Мануиле I тайное стало явным и на место свободных связей пришла свобода связей. Вряд ли можно счесть простой случайностью, что именно в это время возрождается в Византии интерес к эротическому роману с его подробным описанием любовного томления, объятий и поцелуев. Конечно, авторы эротических романов XII в. рядятся в средневековые одеяния, окутывают себя средневековой символикой — ведь и сама Церковь мыслилась в Средние века невестой Христовой. Только уж очень обнаженно реальными выступают в романе все пожатия рук, прикосновения колен, касания губами кубка, из которого пила милая. Эротизм византийского романа, жанра, не существовавшего до XII в. (если не говорить об античном романе), гораздо более злободневен, нежели пираты или жрецы Аполлона, также выступающие на его страницах. Византийские аристократы XII в. открыто жили со своими любовницами и откровенно признавали своих внебрачных детей. Сам император задавал тон. Связь Мануила I с Феодорой, дочерью севастократора Андроника и, следовательно, собственной племянницей, была совершенно открытой, а сын от этой связи, севастократор Алексей, считался одним из первых вельмож государства. В эту разнузданно-веселую атмосферу вслед за своим царственным кузеном с головой окунулся Андроник Комнин.

Любовницей Андроника стала Евдокия, родная сестра Феодоры, возлюбленной императора. Хотя Евдокия была уже вдовой, ее брат протосеваст Иоанн Комнин и муж ее старшей сестры Марии Иоанн Кантакузин угрожали Андронику. Но тот отделывался шутками, и самые эти шутки отлично передают то настроение свободной распущенности, которое господствовало при константинопольском дворе и которое так контрастировало с официальным церковным идеалом целомудрия. Когда его порицали за бесстыдную связь (ведь Евдокия приходилась ему родственницей), он насмешливо ссылался на пример двоюродного брата и говорил, что подданный должен подражать правителю (подражание правителю — официальный принцип византийской общественной этики) и что изделия одной гончарной мастерской (сестры Феодора и Евдокия) подобны друг другу. Он говорил даже, что поступает лучше императора, ибо тот спит с дочерью родного брата, а Андроник — только с дочерью двоюродного.

И вот однажды родственники Евдокии выследили Андроника, ночевавшего в шатре своей возлюбленной, когда византийский двор расположился близ македонского города Пелагонии. Вооруженные, они собрались у входа в шатер, рассчитывая расправиться с тем, кто слишком отважно подражал своего государю. Но Евдокия услышала шум, хотя, говорит Хониат, рассказывающий эту забавную историю, «ее голова была занята другим», и разбудила своего возлюбленного. Знатная вдова предложила Андронику спастись в женском платье, смешавшись с ее многочисленными прислужницами, — но бегство в женской одежде пришлось ему не по вкусу, недаром он всегда называл любовь Евдокии достаточной наградой за все опасности. Подумать только, его могли бы отвести к царю в таком наряде или он мог в нем расстаться с жизнью — бесславно и по-бабьи! Андроник избрал другой выход: ударом меча он рассек стенку шатра, единым прыжком перескочил через ограду из кольев и канатов и, пока караулившие его люди растерянно смотрели друг на друга, исчез в ночной темноте.