Даниил Мордовцев: Двенадцатый год

- Ну, теперь в путь, Алкидушка! - сказала девушка, быстро вскочив в седло и гладя шею коня своею маленькою ручкой. - Давай теперь пику, Артем.

Артем, старый денщик ее отца, простоватый малый, более боявшийся барского коня, чем самого барина (потому что Алкид сразу узнавал, когда Артем был хоть немного под хмельком, и в это время Алкид в грош не ставил Артема, часто выгонял из конюшни и даже драл за волосы). Артем подал своей молоденькой госпоже казацкую пику.

- Теперича вы, барышня, в акурат казак, - сказал он, ухмыляясь.

- Да, Артемушка? - радостно спросила девочка.

- Лопни глаза-утроба... Сам Анапарт испужается.

- Ну, прощай, добрый Артем... никому не говори, что видел меня здесь.

Она сунула ему что-то в руку, тронула коня и скоро скрылась из глаз своего добродушного оруженосца, который изумленно качал головой:

"Уж и Пилат-девка! вот разбойник - сущий Пилат... а добрая..."

Несколько времени девушка скакала быстро, как бы чувствуя за собою погоню - погоню прошлого, погоню своего детства, погоню женщины-рабы, от которой она отрекалась, убегала... Чем лихорадочнее она скакала, тем мучительнее отзывалась в ней эта боязнь возврата и тем явственнее слышалось ей, будто ветер свистит в уши: "Не уйдешь от себя... не уйдешь от женщины, не ускачешь от рабства... Судьба женщины найдет тебя и в поле, и в море... Под грохот ядер, в пылу битвы - скажется в тебе женщина..."

Месяц между тем скрылся. Ночь становилась все мрачней и мрачней. Дорога пошла темным сосновым лесом, где и закаленному в бедах и опасностях мужику стало бы страшно... При едва заметном просвете так и кажется, будто от гигантских сосен протягиваются косматые руки, косматое чудовище трясет длинною бородою и грозится охватить невидимыми руками... "Злой Керемет... косматый Керемет..." - вспоминаются девочке рассказы о лесном духе.

И она гонит от себя эти воспоминания... "Я на воле... я свободна... мне принадлежит весь мир... Я сама взяла свободу, драгоценнейший дар неба, сама завоевала ее - и сохраню до могилы, до последнего издыхания... Папа мой милый, добрый, слышишь, как кричит к тебе мое сердце? как оно голубем, ласточкой вьется у тебя под окном?.. Прощай, мой незабвенный учитель... Я ворочусь к тебе, мой папа, но не раньше, как стану лицом к лицу с гордым корсиканцем и когда буду иметь право сказать тебе: "И я билась против Бонапарта".

2

На другой день отец и мать девушки, ночной путешественницы, собрались к утреннему чаю вместе с другими членами семьи.

- Что ж Надежды нет? Она вечно пропадает! - резко говорит смуглая, сухая женщина средних лет с серыми, тоже какими-то словно сухими глазами и сероватыми от серебра седины волосами. - Позовите ее.

- Да ее нет в комнате, - тихо отвечает отец девушки. - Она, верно, гуляет.

- Гуляет! Ты ее избаловал так, что девчонка совсем от рук отбилась. Ты ее видела, Наталья? - обратилась она к горничной, стоявшей у порога.

- Нету, матушка барыня, не видала... Когда я пришла к ним в комнату сегодня, чтоб убрать, так и постелька их не смята, - знать не ложилась совсем, - робко отвечала горничная Наталья, теребя передник.

- Что ты врешь? Я сам ее вчера на ночь благословил, - заметил отец девушки.

- Прекрасно, прекрасно - нечего сказать, хорошо себя ведет девка, ворчала мать. - Ну, ступайте с Артемкой - ищите ее по горам да по долам.

Горничная вышла.

- Отлично воспитали вы свою дочку, - обратилась она к мужу. - Уж, поди, сбежала с кем-нибудь... пора уж - вчера шестнадцатый год пошел... Да такой батюшка чему не научит...

- Не батюшка, а матушка, скажи, - возразил отец.

- Как матушка? Разве я девку избаловала?

- Да, ты избалуешь! Поедом ешь бедного ребенка. В это время в комнату вошла Наталья, дрожа всем телом.

- Ох, Господи! ох, Казанская! - стонала она.

- Что с тобой? что это такое? - с испугом спросил отец девушки.

- Капотик барышнин, и рубашечка ихняя, и штаники ихние...

- Ну, что ж? говори - не мучь.

- Бабы принесли, у Камы, у самой воды подняли...

- Господи!

Как помешанный, он выбежал на двор, крича растерянно:

- Вестовые! рассыльные! скорее давайте невод... сети тащите... она утонула! Надя моя! Надечка!

И он бросился через сад к Каме. Собаки, поняв, что случилось что-то необыкновенное, может быть, даже что-нибудь очень веселое, с визгом и лаем кинулись за барином, опережая его и бросаясь на все - и на воробьев, и на голубей, и лая даже на воздух, на небо.

Вестовые также поняли, в чем дело, и мигом притащили к реке сети, достали лодки.

- Закидывай ниже! завози глубже! - кричит несчастный отец, бегая по берегу и поминутно бросаясь в реку.