Ю. Бахрушин - Воспоминания

Во время японской войны И. О. Дудин как бывший офицер был мобилизован и принял участие во всей кампании, начиная с Лаоянского сражения и кончая Мукденом. На фронте он честно заработал несколько боевых орденов. Иногда мне приходилось «разговорить» его, и тогда он, преодолевая свою стеснительность, которая не оставляла его даже в беседах со мной, рассказывал некоторые боевые эпизоды.

В заключение он неизменно скорбел о том, что высокие образцы храбрости и доблести, проявленные солдатами и младшими офицерами, пошли прахом из-за полной несостоятельности военного руководства и бездарности правительства. Он читал мне наизусть стихотворение, ходившее тогда в армии и переделанное из лермонтовского «Бородино». К сожалению, у меня пропал написанный им по моей просьбе список, а я запомнил лишь несколько строк, а вместе с тем мне не приходилось впоследствии встречать эти стихи. Начинались они строками:

Скажи-ка, дядя, в чем тут дело? Или дралися мы не смело, Иль войска нет у нас, Что нас в воинственном задоре Японцы в поле и на море Колотят каждый раз?

Далее следовало описание нашей неприглядной военной действительности, из которого у меня в памяти остались лишь строки о мукденском разгроме:

Многим я обязан в жизни Ивану Осиповичу Дуди-ну, он не только научил меня прилично владеть карандашом и кистью, что мне впоследствии не раз пригодилось, но и заставил понимать, чувствовать и разбираться в живописи, что для меня, пожалуй, со временем было еще важнее, так как последнее я развил, а первое забросил.

Русский язык и историю преподавал мне Леонид Николаевич Реформатский. Довольно широко известный педагог-словесник, автор хрестоматий и трудов по истории литературы, он был фанатически влюблен в свою науку и легко передавал свое увлечение ученикам. Вечно занятый, с некоторой долей русского сибаритства, холостяк по призванию и большой добряк, он невольно располагал к себе и удерживал ученика от шалостей и невнимания не из страха наказания, а из-за нежелания огорчить учителя. В методе преподавания

Леонида Николаевича было что-то такое, что делало даже синтаксис интересным, не говоря уже об теории словесности. Он заставил меня полюбить русский язык, оценить его и благоговейно относиться к слову «писатель». Впоследствии, когда в печати появлялось что-либо из моих писаний, что я считал не очень плохим, я неизменно отправлял к нему свою книжку, а он, по словам передававших, умиленно качал головой и говорил:

— Поди же ты! Впрочем, я не удивляюсь!..

Думаю, что старый добряк был всегда готов изречь эту фразу по адресу любого из своих учеников, которых он всех искренно любил.

Моим учителем географии и математики был Иван Алексеевич Смирнов. Высокий, косая сажень в плечах, белокурый волгарь немного играл под Горького, Шаляпина и Скитальца. Он любил щегольнуть на уроке «краснотой» своих взглядов, покритиковать правительство, поругать русскую действительность. Подобно И. О. Дудину, он был нашим частым гостем на даче, где у него всегда происходили мелкие и мирные стычки с моей матерью на почве поношения России. Мои родители, и в особенности моя мать, чрезвычайно терпимо относившиеся к политическим мировоззрениям людей, в то же время были добрыми патриотами и не терпели бесцельного руганья всего русского. В глубине души Иван Алексеевич никогда революционером не был, и все его высказывания были лишь модным фрондерством, что с полной очевидностью стало ясно незадолго до его смерти, вскоре после Октябрьской революции. В эту последнюю пору жизни его взгляды стали более ретроградными, чем взгляды моих родителей. А в свое время на даче, предпринимая со мной долгие прогулки, до которых он был большой охотник, Иван Алексеевич не упускал случая часть своего времени посвящать внедрению в меня «революционных» взглядов. Моя мать не только знала об этом, но и поощряла, так как считала подобные разговоры полезными для моего общего развития. Математику я всю свою жизнь искренно ненавидел, а к географии относился безразлично, так что как педагог Иван Алексеевич оставил во мне неглубокий след, но его личность и взгляды, безусловно, сыграли роль в моем воспитании. Грешным делом, теперь я думаю, что как педагог он был средним, так как не сумел за несколько лет преподавания заинтересовать меня своими науками, но человек он был не плохой, а главное, искренно стремился множить своими учениками ряды образованных русских людей.