Ю. Бахрушин - Воспоминания

Старушка закраснелась от удовольствия, а когда Владимир Васильевич, желая особенно отметить ее бескорыстие, полез вместо бумажника в кошелек и достал оттуда сверкающий золотой, который положил рядом с вещами, то она расплылась в широкую улыбку и закивала головой.

— Вот спасибо, люди хорошие попались — не обманывают, — восторженно пролепетала она и поспешила завязать в узелок платка свою выручку.

Затем она повела нас в нашу спальню. Комната, расположенная где-то совсем на другом конце дома, была обставлена очень просто. Как и полагалось, главное внимание в ней было обращено на две фундаментальные кровати красного дерева, представлявшие собой сложные сооружения, приземистые и широкие, они как бы оседали под тяжестью огромных пуховиков и невероятно упитанных подушек, увенчанных выводком маленьких думок. Несмотря на летнее время, на каждой постели лежало по стеганому ватному одеялу.

Осведомившись, когда нас будить, старушка пожелала нам спокойной ночи и ушла. Хотя на дворе еще не стемнело, мы быстро разделись и форменным образом нырнули в пуховики. После всех треволнений минувших суток меня сразу стало клонить ко сну, и, уже засыпая, я прислушивался к философствованию Владимир Васильевича, которого, видимо, мучила совесть:

— Конечно, старушку мы объегорили, — рассуждал он, — каждая ее вещь побольше пятерки стоит, да ничего не поделаешь — дело торговое, здесь найдешь — там потеряешь, — на этом все и основано. Ну, выручу я на всей этой ее музыке рублей сто пятьдесят — двести, а на другом чем и налечу рубликов на сто. Главное, и мы и она'довольны, а об остальном и думать нечего…

Проснулись мы от стука в дверь, часов в шесть утра. На улице сиял погожий летний день. Не успели мы одеться, как в нашей комнате появилась вчерашняя старушка с огромным подносом в руках. В дорогу нам был предложен незатейливый деревенский завтрак — горячий чай, студеные сливки, теплое топленое молоко из печи, только что испеченные пирожки и ватрушки, а также традиционный посошок — старинный цветной графинчик с какой-то домашней настойкой. Быстро заправившись, мы скорее поспешили в путь, так как до вечера хотели попасть в Поречье. Старушка и часть дворни усаживали нас в экипаж, причем в последнюю минуту появился какой-то кулечек с закуской «на дорожку», от которого мы еле отбоярились. Под дружный лай вчерашних псов мы снова тронулись в путь из этого забытого временем и людьми медвежьего уголка.

После усадьбы Криштофовича, территории, обследованные Нилом, уже кончались и начинались пространства, о которых он знал лишь по рассказам других исследователей. Сведения нашего возницы стали неопределенны и сбивчивы. На вопрос Владимира Васильевича, куда он нас теперь повезет, Нил неуверенно ответил:

— Сказывают вот, к помещику-сырнику заехать надо — сыр он варит. У него, говорят, именье большое, не припомню, как фамилия-то его… А потом к майору, а там к Лесли, а уж после Лесли что ж там? Там уж и Поречье.

О помещике Лесли и об его имении мы уже слышали раньше — в нашем представлении эта усадьба превратилась уже в какое-то сказочное Эльдорадо, утопавшее в золоте, довольстве и изобилии, но до него было еще очень далеко.

Не прошло и двух часов, как мы подкатывали к какой-то странной усадьбе. Она была расположена на совершенно голом пустыре и имела вид рабочего поселка на строительстве — в центре помещалось скромное дачеобразное строение, очевидно бывшее барским домом, а кругом было рассыпано бесчисленное множество каких-то деревянных бараков всех размеров.

На шум подъехавшего экипажа разом распахнулось несколько дверей в разных строениях и на порогах появились люди. Из одного из них вышел человек атлетического сложения в синей русской рубахе с расстегнутым воротом и обвязанный большим белым фартуком. Это и оказался хозяин. Он любезно пригласил нас сойти и войти в дом. Дальше балкона мы не ходили. Все здесь носило характер чего-то временного, лагерного. На балконе стоял простой самодельный стол и несколько табуреток, дополненных просто большими березовыми поленьями, служившими сиденьями. Я взглянул через окно внутрь дома. В комнате стояла кровать, сооруженная из досок, положенных на низкие козлы с умятым сенником сверху. Рядом с кроватью высился низенький столик-табурет. В углу висел медный рукомойник, а под ним на полу стоял таз для сточной воды. Какой-либо другой обстановки в комнате видно не было. После краткого вступительного разговора хозяин решил, очевидно, познакомить нас со своей биографией.