Ю. Бахрушин - Воспоминания

— Василий Алексеевич, я в отчаянии, что оторвал вас от дела, но ничего не поделаешь, дамские поручения, а они, как всегда, самые хлопотливые и неотвязные. К вам огромная просьба — я взялся быть ходатаем. Не откажите! У вас имеются векселя графини Келлер под обеспечение ее усадьбы Ивановское Подольского уезда. Сделайте милость — отсрочьте еще платежи.

— Охотно бы, ваше сиятельство, — ответил дед, — но дело в том, что мы уже два раза откладывали эти платежи, а графиня не только что денег, а и процентов не вносит!

— Знаю, знаю, — перебил князь, — все знаю — не хорошее это дело, но в личное мне одолжение — отсрочьте. Я прошу вас!

— Уж, право, не знаю, как и быть, — нерешительно отозвался дед, — разрешите, ваше сиятельство, с братьями посоветоваться!

— Ведь я прошу вас! — с холодным удивлением заметил князь.

— Так-то оно так, — заметил Василий Алексеевич, — но у нас уж порядок такой в семье — все дела решать сообща, так что вы уж извините и не ссорьте меня с братьями!

— Что вы?! что вы?! — вновь заулыбавшись, перебил князь. — Семейные традиции! Я их очень понимаю и уважаю. Прошу вас!

Естественно, что «совет» братьев на этот раз имел весьма краткий и чисто формальный характер. Отказ князю мог обойтись куда дороже, чем все векселя всех должников фирмы, взятых вместе. Добрые губернаторские кони быстро слетали в Замоскворечье и обратно, и Долгорукову не долго пришлось ждать желаемого ответа. С приветливой улыбкой он жал руку Василия Алексеевича и говорил:

— Искренне благодарствую. Даю вам честное слово, что это последняя отсрочка: если графиня в срок не уплатит, я уже буду защищать не ее, а ваши интересы. Я не забуду ваше одолжение. Очень прошу, если вам когда-либо что-нибудь понадобится от меня — никаких записей на прием, прямо ко мне. Ваша фамилия откроет вам все двери моего дома… Может, откушаете вместе со мной — у меня только свои?!

Дед многозначительно взглянул на свой костюм и откланялся. Старик лакей проводил его с низким поклоном и получил рубль на чай.

Шли годы. Братья успешно завершали одно из многочисленных дел, составлявших мечту их жизни. На голом пустыре в Сокольниках вырастала огромная, по тому времени, больница для больных-хроников. От забот и наблюдений строителей не ускользала ни одна мелочь. В середине главного корпуса отделывалась больничная церковь, а двумя этажами ниже, в подвале, сооружался склеп, в котором братья в будущем хотели найти вечное упокоение. В разгаре работ архитектор сокрушенно объявил им, что только что вышел новый закон, запрещающий захоронение покойников где-либо, кроме кладбищ. Положение создавалось безвыходное — приходилось отказаться от желанного проектируемого склепа. Тут еще, как на грех, кто-то из них серьезно заболел. Доктора озабоченно покачивали головами и говорили, что надо быть готовым ко всему. Да и на самом деле, в животе и смерти Бог волен — не приведи Господь, помрет, где хоронить? Рядом с родителями на Даниловском? Места нет. Придется кладбище новое облюбовать — вот бы склеп-то под больницей был, как бы все ладно устроилось. Во время этих рассуждений и вспомнили о князе Владимире Андреевиче. Порешили обратиться к нему и отправили на Тверскую вновь Василия Алексеевича. Он был принят немедленно. Князь вышел к нему с приветливой улыбкой и внимательно выслушал его дело.

— Что ж вы, собственно говоря, желаете? — спросил наконец Долгорукий. Дед нерешительно спросил, нельзя ли как-нибудь разрешить соорудить склеп под больницей.

— Только и всего?! — удивленно спросил генерал-губернатор, — Нет ничего проще. — И позвонил в колокольчик. — Позвать ко мне начальника канцелярии!

Вошел солидный чиновник.

— Приготовьте немедленно Василию Алексеевичу Бахрушину бумагу, что ему по высочайшему повелению разрешается устройство склепа под домовой церковью в больнице имени его семьи, — распорядился князь и добавил уходившему чиновнику: — Да не забудьте пометить, чтобы я при случае доложил государю о сделанном его именем распоряжении!

Мучивший братьев вопрос был разрешен в несколько минут.

С годами последовательно, друг за другом, ложились под белые своды склепа братья и их жены, находя вечный покой под одинаковыми гробницами черного мрамора с неугасимыми лампадами под одинаковыми образами их святых. Сменялись времена, и наступила новая эпоха. В один прекрасный день советская власть опубликовала декрет о ликвидации всех домовых церквей и имеющихся под ними склепов. Покойников надо было перевозить на кладбище или обречь их останки уничтожению. Отец был в отчаянии. В годы разрухи, зимой куда-то перевозить полдюжины гробов с покойниками. Как все это сделать, сорганизовать, откуда достать транспорт? С живыми-то хлопот не оберешься, а тут еще о мертвых заботы! А вместе с тем бросить все как-то нехорошо, словно от родителей отказываешься. Отец охотно хлопотал о чужих, о деле всей своей жизни-о музее, но терпеть не мог досаждать кому-либо с просьбой о самом себе. Все же благоговейная память о родителях заставила его пересилить в этот раз самого себя. Пользуясь личным, весьма поверхностным знакомством с председателем Моссовета, он надел свою шубу и поехал в Моссовет. В том же здании, в тех же комнатах, где полстолетия тому назад стоял перед всесильным московским генерал-губернатором трепещущий Василий Алексеевич, ныне находился мой отец. Председатель Моссовета встретил его любезно и терпеливо выслушал просьбу о разрешении оставить склеп в неприкосновенности.