- Брешешь! - выпалила женщина. - У коммуниста зирька повынна буты на лоби, а у тэбэ на кашкети! [У коммуниста звезда должна быть на лбу, а у тебя на фуражке (укр.).]
Комбриг опешил сперва, но тотчас овладел собой и разразился неистовым хохотом.
- Три года дерусь за Советскую власть, - воскликнул комбриг, сотрясаясь от смеха, - в каких только сиволапых углах Украины и России не был, но слышать такую чертовщину ни разу не приходилось! Ну и темнота, прости господи, ох и ди-ичь!
Стиснутый толпой, желтоусый мужик с трудом поднял руку, потер кулаком увлажненные смехом глаза и, почесывая в затылке, закрутил головой:
- Уморила баба! Истинный бог, уморила! А все это сработано монастырскими толстобрюхими! Они тут про вас такое понабрехали, только развешивай уши. У коммунистов, мол, и рога, и хвосты, и звезды во лбу! Вот баба, должно быть, и решила проверить. Только всем этим бредням у нас давно уже никто не верит, кроме таких, конечно, легковерных и пустых баб, как эта просвирня.
- Просвирня, говоришь? - спросил Ульрих, как бы что-то прикидывая в уме. - Ну тогда дело ясное.
В это время, энергично работая локтями, сквозь толпу протиснулась вперед черноокая миловидная дивчина с небольшой, но глубокой ямкой на щеке. Она решительно подступила к просвирне, вскинула голову и подбоченилась.
- Ты что, Параскева-Пятница, придуриваешься?! - гневно вскрикнула дивчина. - Зачем позоришь нашу честную громаду всякой брехней?! Тут не монастырь, а мы тебе не монахи! И нечего испытывать нас перед красным командиром] Хватит морочить голову про чертовы хвосты да копыта! А ну геть отсюда, келейная угодница!
И, сжав кулаки, девушка двинулась на просвирню.
- Рятуйте, люди добрые! - заверещала просвирня и закатила глаза к небу. - Матерь божия, она ж прибьет меня зараз!
И, подобрав тяжелый набор цветистых юбок, высокая и необъятная, словно колокол, она расшвыряла плечами мужиков и баб и пустилась вдоль переулка наутек в сторону обители. Удаляясь, она то и дело оборачивалась и грозила кулаками:
- Мало тоби одной дирки на морди! Почекай трохи, дождэшься и другой!..
Командиры с Антеком тем временем завернули за угол и вышли на главную улицу, где отдыхали спешенные эскадроны.
- Да, темная здесь у вас жизнь, - вздохнул Ульрих и покачал головой. Потом посмотрел в конец улицы, где только что скрылся его штаб вместе с Антеком, и дружелюбно поглядел на желтоусого.
Долгий взгляд комбрига вслед командирам снова насторожил мужика. Он тоже посмотрел в конец узкой улицы и усмехнулся.
- Ничего не скажешь, - покачал он головой, - ловко вы заговорили нам зубы. Ну да ладно! Нехай будет по-вашему. Трибунал так трибунал! Только зря вы не дали жандарма в наши руки. Мы бы ему все припомнили, собачьему выродку!
Комбриг примирительно похлопал желтоусого по спине.
- Не сокрушайся, добрый человек, - сказал Ульрих. - В трибунале надежно отольются волку овечьи слезки. Трибунал - пролетарский суд. Поблажки не будет!
Позади желтоусого Ульрих увидел девушку, только что отчитавшую просвирню. Он добродушно посмотрел на ее застенчивое лицо, на черную косу, тяжелым жгутом лежавшую на груди, и спросил:
- Чего это просвирня разорялась тут насчет твоей щеки?
Девушка зарделась, хотела что-то сказать, но ее перебил желтоусый:
- Это случилось с ней, когда еще бегала в школу.
Как-то забралась она с ребятней в монастырский сад за грушами. Только вскарабкалась на дерево, а сторож тут как тут. Девчонка испугалась, конечно, шарахнулась вниз по стволу и напоролась на колючку. С той поры ее зовут у нас "Маруся с дырочкой".
- Занятная история, - улыбнулся Ульрих и погладил девушку по голове. Ну да ничего. Меченая даже лучше. По крайней мере не затеряешься.
Девушка жила вдвоем с матерью и помогала ей вест убогое вдовье хозяйство. Отец ее пропал без вести в первые дни войны на германском фронте, в Мазурских болотах.
- Надо учиться, Маруся, - сказал комбриг после недолгого раздумья. - У Советской власти для молодежи открыты все дороги. Смотри не засиживайся здесь.
Смелее надо, Маруся.
Девушка ничего не ответила. Она благодарно поглядела на Ульриха большими карими глазами и грустно улыбнулась. В эти минуты она и не подозревала, что через несколько дней добровольно придет в семью котовцев, а через месяц в боях за Львов смелостью и отвагой новой сестры милосердия будет гордиться вся бригада.
Толпа между тем успокоилась, а когда комбриг шагнул вперед, то почтительно расступилась. Коновод без помех подвел к нему коня и передал поводья. Не спеша, с достоинством Ульрих вскочил в седло и медленным шагом поехал к монастырю. За ним следом побрела толпа.
Читать дальше