Валентина Мухина-Петринская - Обсерватория в дюнах

Фома сказал, что через два-три года сын повсюду будет ездить с ним.

В море уходила и Васса Кузьминична, как ихтиолог, и гидрохимик Барабаш, и мой друг детства Ефимка (механиком), и многие друзья Марфеньки.

Они приходили к нам и, естественно, только и разговаривали о предстоящей экспедиции. К нам стал часто заходить новый пилот, присланный на место Марфеньки... Он был, в общем, славный парень, мы с ним поднимались в стратосферу и остались довольны друг другом, но моя жена его невзлюбила. И напрасно: он ничего у нее не отнимал.

Мальшет тоже был страшно занят и забегал к нам только после одиннадцати.

Осталось четыре дня до выхода в море "Марфы Ефремовой". Уже готово все было к рейсу, укомплектованы кадры (кажется, только кока все не могли подходящего найти) - ждали только какого-то мудреного прибора из Москвы.

Ночью Марфенька плакала, а я жмурился, делая вид, что сплю. Утром я встретил на дороге Фому: он шагал вразвалку за женой, и я предложил ему пройти со мной к директору. Перед этим я звонил Мальшету, он был у Ивана Владимировича, и я попросил их подождать меня.

- А чего ты хочешь? - поинтересовался Фома. Он теперь был счастливым человеком и стал более разговорчивым и любопытным.

- Увидишь,- неохотно ответил я.

В кабинете Турышева сидел и Барабаш, они обсуждали какие-то детали экспедиции. На письменном столе лежала изодранная карта Каспия.

- Ты что, Яша? - спросил Турышев, отрываясь от карты.

Поняв по моему лицу, что я зашел не на минуту, он предложил присесть. Мы сели на диван - я и Фома.

Я порылся в кармане и положил перед Иваном Владимировичем свое заявление, написанное поутру: утро всегда мудренее. Он взглянул на меня с удивлением, а когда прочел заявление, лицо его выразило неудовольствие.

- Разве ты уже охладел к аэронавтике? - спросил он с укором.

Я замялся...

- Не в этом дело!

- А в чем же?

- Не знаю. Может, и охладел.

- Ты же хороший пилот! - огорченно сказал Турышев.

- Это ты его уговорил? - спросил Мальшет у Фомы.

- Да я ничего не знаю! - обиделся Фома.- А что случилось-то?

- Ничего особенного,- буркнул я.- Прошу назначить меня поваром на "Марфу Ефремову".

Фома даже рот открыл. Обветренное скуластое лицо его так и просияло.

- Яшка, дружище, вот хорошо, вот ладно! - закричал он, и так на радостях меня обнял, что чуть не сломал мне ребра.

Мальшет вытаращил глаза.

- Ты, Яков, с ума, что ли, сошел? Ты же отличный пилот, даже обидно как-то...

- Подумаешь, отличный, я ведь никогда особенно не увлекался аэронавтикой... На твоей же лоции воспитан. Зачем дарил лоцию? Зачем вы, Иван Владимирович, дарили бригантину? Пришло время ей расправить паруса.

- Но поваром!..- вскричали они оба вместе.

- А хоть и поваром, какая разница? Я же привык готовить. Вы сами оба говорили, что готовлю вкусно. Куплю еще поваренную книгу. Ну и, конечно, буду, как и в прежних экспедициях, помогать в научных наблюдениях. И матросом могу. И статью в газету написать, если понадобится помощь прессы. Где вы еще такого повара найдете?

- А Марфенька?- строго спросил Давид Илларионович Барабаш и что-то пробурчал по-украински.

- Мы ведь месяцев на семь-восемь уходим в море,- не глядя на меня, заметил Турышев,- одной-то ей...

- Почему одной? Каюту нам дадите? Или повару не положено?

Теперь все молчали, а я смотрел в пол.

- Ты хочешь и Марфеньку...- наконец выговорил Турышев.

- Нуда.

- Больную?

И здесь я просто взбеленился - так вспылил. Кажется, я вгорячах произнес целый монолог.

- Ничего она не больна! Давно уже выздоровела после падения. Она же очень сильная и здоровая, только ноги ее не ходят. В этом и все несчастье ее, что она сильная и здоровая, а вынуждена лежать, словно больная. Никакой болезни нет, поймите! Всех моих друзей буду просить это запомнить раз и навсегда. Она лежит целый день одна, слушает шум моря и крики птиц и мечтает о путешествиях, как о чем-то самом прекрасном, но уже несбыточном. Почему несбыточном, спрашиваю я? Все можно сделать, чтобы человек был счастлив! Когда я женился на ней, я поклялся про себя, что сделаю ее счастливой. Но ей одной только любви мало! Понимаете? Мало! Она - прирожденный путешественник, так пусть себе путешествует. Она сможет и работать понемногу, Иван Владимирович, ей-богу! Вести журнал, делать расчеты, наклеивать этикетки на бутылки с пробами воды, мало ли чего? Она же с цифрами обращается, как жонглер с шариками, любо смотреть на нее. Зарплаты нам, конечно, никакой не надо, на нее хватит и моей. Как же может Марфа Ефремова не поехать на своем корабле? Сами посудите. Да она с тоски зачахнет, когда вы все уедете в море.