Павел Муратов - Карьера Руска

Сидя у камина или проезжая верхом среди оливковых рощ, Франческо Руска был так погружен в свои бесконечные воспоминания, и эти воспоминания были так ярки и неотвязны, что настоящее казалось ему лишь бледной минутой его жизненного века. В самый тихий вечер ему слышались отдаленные пушечные выстрелы, и ночью ему не давал заснуть воображаемый скрип и грохот движущихся одна за другой по шоссе военных повозок. Это прошлое, о котором он теперь так много думал, казалось ему уже не тем, каким оно было когда-то. Не те были битвы, не те были лица товарищей, не те чувства. Он сам, столько раз видевший подлинную войну, стал видеть ее теперь так, как видели ее люди, знавшие ее лишь по картинам художников. Ему рисовались красивые, правильные клубы дыма, развевающиеся знамена, героические жесты. Возвращаясь однажды на закате солнца домой, он остановился и долго глядел на груды облаков, скопившиеся на западе, пронизанные солнечными лучами и окаймленные золотой полоской. Ему чудились там дымы битв, тени героев, лучи и золото славы. Казалось, он понял теперь только впервые, что такое та слава, о которой столько раз когда-то читал, зевая, в приказах Наполеона.

В начале марта 1815 года Руска получил письмо, извещавшее его о бегстве Наполеона с Эльбы и о движении его на Париж. Еще не дочитав всего до конца, он приказал закладывать лошадей в дорожную карету. Затем он пошел на половину жены проститься. Марта д'Эгиер сидела в кресле и вышивала; дети играли возле нее на ковре. Она не оглянулась при его появлении, а он, едва войдя в комнату и сказав ей, что уезжает на несколько дней, повернулся и поспешно вышел. К вечеру он уже въезжал в городок, где должен был переехать через Рону.

Узкие улицы городка были полны возбужденной толпой. Слухи о появлении Наполеона привели в волнение его роялистических граждан. Белые кокарды виднелись повсюду, и ни один из отпущенных по домам солдат императора еще не решался надеть трехцветную ленту. Когда карета барона д'Эгиера медленно громыхала по узким улицам, направляясь к постоялому двору, в дверцу ее просунулось и закивало любопытное и довольное лицо кюре Ансельми. Для него, среди деревенской скуки, всё это оживление было приятным и неожиданным развлечением. Жадный до новостей, он поспешил поделиться со всеми своими многочисленными знакомыми новостью о внезапном прибытии барона д'Эгиера.

Час спустя, когда уже стало темнеть и когда Руска сидел при зажженных свечах в зале гостиницы и ужинал, дожидаясь, пока перепрягут лошадей, перед "Золотой лилией" собралась значительная толпа. С удивлением Руска прислушивался к ее говору и к отдельным доносивши-мся до него крикам: "Смерть корсиканцу! Смерть убийце короля Людовика XVI! Смерть члену конвента и приспешнику Робеспьера!"* Со звоном упали два стекла, разбитые камнями. Руска отодвинул тарелку и встал. Бледный хозяин "Золотой лилии" вбежал в комнату и объявил, что толпа требует выдачи генерала и немедленного суда над ним, "как над участником позорного конвента и пособником негодного Робеспьера". Руска пожал плечами, спросил, плотно ли заперты входные двери, и, вспомнив те прекрасные речи, которые он говорил когда-то "народам Спалато", решительно вышел на балкон. Толпа притихла. "Что вам нужно? - сказал он.- Я не сделал никому никакого зла. Я не был членом конвента и никогда не знал Робеспьера. В те дни я был далеко отсюда",- добавил он и невольно приостановился. Камень, брошенный каким-то мальчиком, попал ему прямо в грудь, и крики толпы возобновились с прежней яростью. Руска махнул рукой и вернулся в комнату.

Спустя некоторое время толпа стала редеть; явился жандарм с извещением от городских властей, что хотя они и ручаются за безопасность и неприкосновенность генерала барона д'Эгиера, но считают в то же время невозможным его выезд из города без особого на то разрешения. Руска презрительно усмехнулся и, взглянув в окно на опустевшую уже улицу, объявил хозяину и своим слугам, что выедет из города на рассвете.

Поздно вечером к нему в комнату ворвался взволнованный кюре Ансельми и стал убеждать его, что жизнь его в опасности, что самые отчаянные заговорщики остались караулить его на всю ночь, что единственный способ спастись, это - немедленно бежать, переодевшись в платье священника, назад в Эгиер и там забыть об участии в безумной попытке Наполеона. Руска выслушал его внимательно, но отказался. Кюре истратил напрасно весь скромный запас своего деревенского красноречия. Генерал обнял его и простился с ним почти насильно. Оставшись один, он стал ходить из угла в угол по комнате. Мысли теснились в его уме; ему стало душно, он скинул сюртук, и его рубашка белела, освещенная слабо горевшей свечой.