Ласло КОНТЛЕР: История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы

Современная дискуссия по поводу сложного и противоречивого понятия «Центральная Европа» (оно, как правило, используется в отношении всех стран, расположенных между Балтийским морем и Балканами, а также между территориями с германским и русским населением) восходит к относительно поздним выводам «символической» географии. Атласы Центральной Европы были созданы совсем недавно, почти одновременно с процессом уточнения состава включаемых в нее государств, народов и культур. Причем по большей части они составлялись специалистами, не проживавшими в данном регионе. Как отметил Ларри Вульф, только в эпоху Просвещения европейские экономические и культурные центры переместились из Рима, Флоренции и Венеции в Лондон, Париж и Амстердам. Тогда же прежнее разделение Европы на утонченный Юг и варварский Север было переосмыслено и заменено понятием «Западная Европа». Она, разумеется, никак не могла обойтись без своей половины или, скорее, антипода в виде «Восточной Европы», которая и была тут же изобретена самим Западом. В терминах подобной «философской географии», как довольно точно определил ее американский путешественник Джон Ледьярд, «Восток» представлялся однородной массой земель. Прага, расположенная чуть севернее, но все же западнее Вены, равно как и Варшава, Краков, Пресбург (Братислава, Пожонь) и Буда, считались не менее «восточными», чем Санкт-Петербург, Москва или Одесса; Богемия, Польша и Венгрия были такими же «незападными», как и Сибирь. Эта модель со временем стала казаться неопровержимой с научной точки зрения и удобной в политическом плане, и до сих пор она представляется не вполне преодоленной. В этой связи стоит вспомнить понятие «восточные территории», постоянно употреблявшееся Гитлером во время Второй мировой войны, или же сталинский «Восточный блок» в послевоенный период. /15/

Однако в эпоху Просвещения появились и первые научные представления о социальном и историческом в современном понимании. С конца XVIII в. они стимулировали развитие национального самосознания и одновременно становление региональной самобытности в четком противопоставлении ее как Западу, так и Востоку. Тогда политическая карта Европы представляла собой сложную комбинацию из государств трех типов внутреннего устройства. На западе и севере континента это были могущественные монархии: Британия, Испания, Франция и Швеция, которым уже в тот ранний период Новой истории удалось завершить процесс своего территориального объединения, создав «исторические прецеденты» возможности существования больших национальных государств (при этом региональный или этнический сепаратизм в них, конечно же, не был преодолен окончательно; он существует и в наши дни, когда начались процессы объединения народов в рамках всего континента). По соседству с монархиями Западной Европы два народа (итальянцы и немцы) создали в первом случае десятки, а во втором – сотни самостоятельных государственных образований. Их объединение и стало главной задачей следующего, XIX, столетия. На востоке эти политические конгломераты граничили с многонациональными государствами, управляемыми либо иностранными династиями, либо собственными т. н. интернациональными элитами. Под властью таких правителей находилось великое множество более или менее многочисленных этнических групп, социально-экономическая отсталость которых становилась все более заметной по мере продвижения на восток и юго-восток: империя Габсбургов, Российская и Османская империи.

С этнической точки зрения интересующий нас регион может быть определен как территория, вклинившаяся между Германией и Россией и заселенная относительно малочисленными народами. Поэтому здесь процессы индустриализации, развития гражданского самосознания, политической независимости и капиталистического способа производства были неразрывно связаны с борьбой за национальное самоопределение. Эти же процессы послужили причиной войны за независимость Греции, освободительных движений в Венгрии и Польше. Они же предопределили превращение империи Габсбургов в Австро-Венгерскую монархию и создание нескольких национальных государств на Балканах. Однако эти глобальные процессы имели также альтернативное освещение. Многие местные общественные и политические деятели, идеологи и практики, понимали, что «лоскутный» характер зон проживания тех или иных народов и этносов, прежде всего, в Габсбургской империи, делает невозможным (либо могущим вызвать кровопролитные столкновения) обре- /16/тение каждым из них политической независимости и национальной государственности. Поэтому, полагали они, эти малые народы и этносы обречены, несмотря на свою извечную вражду и соперничество, находить возможности сосуществования и взаимопонимания, хотя бы в рамках конфедерации. Эти идеи кажутся утопичными, умозрительными, что, вообще говоря, присуще верным идеям, часто встречаемым в штыки, однако многим они уже в давние времена представлялись убедительными и отвечающими их интересам.