Элеонора Павлюченко - В добровольном изгнании [О женах и сестрах декабристов]

Путь в Сибирь для осужденных скрашивался не только свиданиями с близкими, которые правдами и неправдами оказывались на ближайших к Петербургу и Москве почтовых станциях, но и явно сочувственным отношением окрестного населения. Об этом долго помнили декабристы. «Публика догадывалась о причине, по которой мы пострадали, — пишет брат Никиты Муравьева, Александр. — Несмотря на оковы, нас всюду встречали с живейшим радушием. С позволения фельдъегеря нас кормили, отказываясь получать вознаграждение от представителя власти. В Тихвине, недалеко от Петербурга, несмотря на побои фельдъегеря, народ с непокрытыми головами желал нам счастливого пути. То же произошло в Ярославле. В Костроме, пока перепрягали лошадей, один молодой человек, оттолкнув наших стражей, ворвался в комнату, где мы находились, и сказал нам: «Господа, мужайтесь, вы страждете за самое прекрасное, самое благородное дело. Даже в Сибири вы встретите сочувствие». [57] А. Л. Муравьев. Записки. Пг., 1922, стр. 27.

Ни петербургские, ни сибирские власти не знали толком даже географию: в бумагах Олекминск путают с Омском; Матвея Муравьева-Апостола, сосланного в Якутскую область, пытаются поселить в Витиме Иркутской губернии и т. д. Местное начальство абсолютно не было готово к приему арестантов. О возможном же приезде к ним жен генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский узнает только по слухам. Встревоженный ими, он шлет запросы в Петербург, предвосхищая своими предложениями разработанные позднее правила для жен государственных преступников.

«Будет ли сделано предписание местным властям об образе обхождения их с сими женами, т. е. считать ли их в прежнем быту или женами ссыльных? — запрашивает генерал-губернатор.

Следуя за своими мужьями и продолжая супружескую с ними связь, они, естественно, делаются причастными их судьбе и теряют прежнее звание, а прижитые в Сибири дети поступают уже в казенные крестьяне. Неизвестно, имеют ли они о сем понятие, и ежели нет, то не должно ли оное быть им внушено, ибо многие, может быть, решаются ехать в Сибирь не из любви и привязанности к своим мужьям, но из пустого тщеславия… но коль скоро мечтания их рассеятся вразумлением об ожидающей их там участи, то, может быть, исчезнет и охота к выполнению необдуманного намерения». [58] Б. Кубалов. Декабристы в Восточной Сибири, стр. 6.

По царскому повелению создается специальный секретный комитет для разработки всех вопросов, связанных с водворением декабристов в Сибири. А тем временем первая из женщин — Екатерина Ивановна Трубецкая — уже в июле 1826 г., на следующий день после отъезда мужа, отправляется вслед за ним. Ее сопровождает секретарь отца Карл Воше, который, кстати, после возвращения из Сибири вынужден будет оставить Россию. В Красноярске сломалась карета, заболел провожатый. Трубецкая продолжает путь одна, в тарантасе. В Иркутске губернатор Цейдлер долго запугивает ее, требует (еще раз после Петербурга!) письменного отречения от всех прав — Трубецкая подписывает. Через несколько дней губернатор объявляет бывшей княгине, что она продолжит путь «по канату», вместе с уголовными преступниками. Она согласилась.

«Женщина с меньшею твердостью, — писал А. Е. Розен, — стала бы колебаться, условливаться, замедлять дело переписками с Петербургом и тем удержала бы других жен от дальнего напрасного путешествия. Как бы то ни было, не уменьшая достоинств других наших жен, разделявших заточение и изгнание мужей, должен сказать положительно, что княгиня Трубецкая первая проложила путь, не только дальний, неизвестный, но и весьма трудный, потому что от правительства дано было повеление отклонять ее всячески от намерения соединиться с мужем». [59] А. Е. Розен. Записки декабриста. Спб., 1907, стр. 152.

Трубецкая, за нею Волконская и Муравьева едут, обгоняя в пути некоторых декабристов. Михаил Фонвизин 26 февраля 1827 г., находясь «за сто двадцать верст не доезжая Иркутска», посылает жене письмо с «комиссионером к. Волконской»: «Трубецкая, Волконская и Муравьева поехали за Байкал — их заставили подписать отречение от звания их, и я опасаюсь, что их положение будет тягостно». [60] ОР ГБЛ, ф. 319 (Фонвизиных), карт. 1, ед. хр. 3.

Примеру первых тут же последовали Е. П. Нарышкина и А. В. Ентальцева; в марте 1828 г. на каторгу в Читинский острог приехали еще две жены — Давыдова и Фонвизина — и невеста Анненкова — Полина Гебль; в августе 1830 г., при переходе каторжан из Читинского острога в Петровский завод, к ним примкнули А. В. Розен и М. К. Юшневская; наконец, в сентябре 1831 г. в Петровском заводе состоялась свадьба Василия Ивашева с приехавшей к нему Камиллой Ле-Дантю. [61] Позднее (1838 г.) на поселение в Селенгинск к К. Торсону перебрались мать и сестра; туда же в 1847 г. приехали сестры Михаила и Николая Бестужевых. В Иркутском архиве хранится дело «О подчинении девиц Елены, Марии и Ольги Бестужевых, которым дозволено прибыть в Сибирь для совместного жительства с братьями, ограничениям, какие существуют для жен государственных преступников». С 1838 г. в Туринске с семьей Ивашева жила мать его жены. П. М. Шаховская, жена А. Н. Муравьева, сосланного без лишения чинов, последовала за ним.