Луис Фишер - Жизнь Ленина

Эту статью Ленин так и не кончил, написав всего несколько страниц. Но ряд затронутых в плане вопросов он развил в своих речах, письмах и посланиях, продиктованных по телефону. 1 февраля, например, он продиктовал из Горок по телефону очень длинное письмо Бухарину и Зиновьеву о едином пролетарском фронте. В апреле, в Берлине, должна была собраться конференция Второго, Двухсполовинного и Третьего Интернационалов. Ленин хотел, чтобы делегаты Коминтерна на конференции заявили официально, что «мы рассматриваем 2 и 2 1/ 2Интернационалы не иначе, как непоследовательных и колеблющихся участников в блоке с контрреволюционной всемирной буржуазией, и что мы идем на совещание об едином фронте в интересах достижения возможного практического единства в непосредственном действии масс и в интересах разоблачения политической неправильности всей позиции 2 и 2 1/ 2Интернационалов, точно так же, как эти последние (2 и 2 1/ 2) идут на совещание с нами… в интересах политического разоблачения неправильности нашей позиции». На другой день, 2 февраля, Ленин послал Бухарину новую телефонограмму: «Удивлен и возмущен, что от Вас нет ни звука в ответ… Прошу ответа» {981} .

Часть первая

ГЕНУЭЗСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

Важнейшим из внешнеполитических вопросов была Генуэзская конференция. Это была первая международная конференция, на которую великие державы пригласили советское правительство. Пригласили они его потому, что надеялись, в связи с новой экономической политикой, достичь экономического сосуществования с Россией путем широкого участия в ее реконструкции, которое дало бы им возможность добиться определенных политико-экономических изменений в ее строе. Ленин настаивал на тщательной подготовке каждого советского делегата. Во главе делегации хотел ехать в Геную он сам. «Мы с самого начала заявляли, что Геную приветствуем и на нее идем; …идем на нее как купцы», — сказал он на заседании коммунистической фракции Всероссийского союза металлистов 6 марта 1922 года. (Официально он был в отпуску в Горках, но это не помешало ему выступить на собрании.) «Мы знаем, что суть» Генуэзской конференции «составляет торговля. Буржуазным странам надо торговать с Россией: они знают, что без тех или иных форм экономических взаимоотношений развал у них будет идти дальше, как он шел до сих пор». В этих словах отражается глубокое убеждение Ленина: капиталистические державы без России обречены на экономический крах, им иначе некуда будет вывозить капитал. Советским представителям придется научиться делу торговли, предупредил Ленин. «Тут нужно и мозги сделать более гибкими, и скинуть всякую коммунистическую или, вернее, русскую обломовщину и многое другое… Был такой тип русской жизни — Обломов. Он все лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист… Для нас необходима торговля с капиталистическими государствами, пока они существуют как таковые». Но если эти государства думают, «как будто они мир хотят удивить тем, что предъявят России новые условия, то позвольте им сказать (я надеюсь, что мне удастся лично это сказать Ллойд-Джорджу в Генуе) — вы этим никого не удивите, господа. Вы — люди торговые и торгуете прекрасно… Я сказал, что рассчитываю лично поговорить с Ллойд-Джорджем в Генуе на эти темы и сказать ему, что пугать нас пустячками не следует, ибо от этого только потеряют престиж те, кто пугает. Я надеюсь, что этому не помешает моя болезнь, которая несколько месяцев не дает мне возможности непосредственно участвовать в политических делах и вовсе не позволяет мне исполнять советскую должность, на которую я поставлен. Я имею основание рассчитывать, что через несколько недель я смогу вернуться к своей непосредственной работе» {982} .

Поехать в Геную и потолковать с Ллойд-Джорджем с глазу на глаз Ленину не удалось. В его состоянии произошло резкое ухудшение как раз во время конференции, в апреле и мае. Кроме того, существовали опасения, что его за границей могут убить. Сотни советских граждан телеграфировали в Кремль, требуя, чтобы Ленин не уезжал. По тем временам их действия, пожалуй, можно характеризовать как спонтанные. Но основной причиной, заставившей Ленина остаться в Москве, было состояние его здоровья. «Я болен и туп», — писал он Красину 3 марта 1922 года. Он был болен, но вовсе не был туп, а наоборот, хотел намекнуть, что кто-то другой туповат, ибо он в этом же предложении требует, чтобы ему разъяснили «популярно… не более чем в 10 строках разницу между 1) отменой абсолютной монополии внешней торговли с заменой ее режимом торговых концессий и 2) сохранением (не абсолютной) монополии внешней торговли с директивой: частные торговые фирмы вступают в договорные отношения с НКВТ на предмет снабжения их заграничными изделиями? Конкретно? популярно? в чем разница?». Ленин разницы не видел. Разницы и не было. Монополия внешней торговли представляла собой защиту Кремля от предполагаемых махинаций западных держав, которые хотели вернуться на русские рынки со своими экспортами, покупать сырье у частников и таким образом подорвать советские планы индустриализации. Монополия внешней торговли, установленная задолго до Генуи, равнялась стопроцентному протекционному тарифу. Чужакам не под силу было тягаться с советскими предприятиями.