Игорь Минутко: Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Чтобы Вы меня правильно поняли, приведу один пример из истории Востока. Средневековье. Расцвет могучего государства в сердце Азии — Тибете (увы, сейчас там упадок и междоусобицы). А тогда это страна по своему могуществу приближалась к державе Чингисхана. И правили Тибетом в ту пору два вождя в тесном дружном сотрудничестве — светский Далай-лама, он же военный руководитель страны, и духовный вождь, Таши-лама. Так вот…

(Дальше пишет в скобках старательный студент Саша Валаев: «Рукой Елены Ивановны начертано: „Нет! Не то. Нельзя. Надо еще подумать“.)

В конце копии стояла неразборчивая загогулина. Берия сказал, что это росчерк «Косого».

«Когда же он сочинял это письмо? Если наши войска на подступах к Берлину… Значит, ранней весной прошлого года».

Сталин нажимает кнопку звонка на боковой панели письменного стола.

Мгновенно в кабинете бесшумно появляется Александр Николаевич Поскребышев.

— Одиноко мне, Саша. Садысь, поговорим. Начальник секретариата Сталина — «верная собака» — подходит к столу, но сесть не решается.

— Скажи, Саша… Давай помечтаем. Вот мы с тобой создали очэнь большое государство. Очэнь! Скажем, объединили всю Европу. Держава, Саша?

— Держава!

— Огромная?

— Огромная, Иосиф Виссарионович.

— А теперь ответь мне на вопрос: могут такой державой править сразу два вождя или нэ могут?

— Не могут.

— Почему?

— Такой державой может править только один вождь. Вы, Иосиф Виссарионович!

— Какой ты умный, Саша! С тобой даже нэ интэрэс-но. Спасибо за беседу. Иды!

И когда Поскребышев уже был в дверях, его догнал

ГОЛОС ВОЖДЯ:

— Сейчас придет товарищ Берия. Сначала дай ему стакан чая. Очень горячего чая! Пусть, нэ торопясь, выпьет. Скажи: я велел. А потом — заходит.

Берия появляется через десять минут, вытирая вспотевшее лицо носовым платком, распространяющим аромат духов «Красная Москва», — все-таки спешил выпить стакан чая, предложенный — через Поскребышева — Сталиным.

— Садысь, Лаврентий. Хорошим чаем угостил тебя Александр Николаевич?

— Замечательным, Иосиф Виссарионович! Крепкий, горячий, сладкий. Спасибо!

— Какой ты, Лаврентий, однако, доверчивый! Очэнь доверчивый. А что, если мы с Сашей вместо сахара…— Берия молчит, но крупные градины пота тут же выступают на его лице. — Шучу, шучу! Лаврентий! Совсем ты нэ понимаешь шуток. — и Сталин о чем-то долго думает. — Вот что, — нарушает он, наконец, тягостное молчание. — Пусть этот Рерих приезжает. Разрешай! Только… Лаврентий, вроде бы у Николая Константиновича слабое здоровье? Часто болеет?

— Да. Легкие не в порядке.

— Нэ хорошо. Такое дальнее путешествие предстоит! Перед самым отъездом надо бы ему помочь, дать какое-нибудь лекарство.

Они смотрят друг на друга, и Берия спрашивает, не отводя взгляда:

— Лекарство от жизни или от смерти?

— От жизни.

13 декабря 1947 года

Индия, Кулу. Полдень

Жара была уже с утра, а сейчас укрыться от зноя можно было только в его любимой беседке на краю обрыва, в тени высокого платана. Отсюда открывается завораживающий вид на Гималаи, на недосягаемые снежные вершины, тонущие сейчас в сиреневом мареве.

Николай Константинович, расположившись в беседке за низким столиком, делал записи в дневнике.

Что же, все хлопоты со сбором почти закончены. Четыреста картин, лично им отобранных для отправки в Россию, на днях будут перевезены в Бомбей и оттуда — долгим морским путем в Ленинград.

«И все-таки кое-что я заменю, — думал художник. — Хорошо бы закончить „Приказ учителя“. — Незавершенный холст на подрамнике ждал его в мастерской: на фоне ослепительно сверкающих горных снегов летит орел…— Размах крыльев… Что-то у меня не получается. Сегодня-завтра допишу, и „Приказ учителя“ — тоже в Россию. — Он смотрел на дальние вершины Гималаев. — Там, за ними… Если бы у меня были крылья! Если бы я мог летать!..»

Послышались легкие шаги. В беседке появился Александр Бадаев. Рерих давно звал студента московского историко-архивного института Сашей, они стали друзьями. Молодой человек в индийском легком одеянии до земли из белой ткани. В одной руке он держал несколько листов бумаги, в другой — маленький поднос со стаканом гранатового сока.

— Доброе утро, учитель!

— Доброе утро, Саша!

— Вот… Последняя глава моей дипломной работы…

— Давай, давай! Очень интересно. Молодец! Закончил перед самой дальней дорогой…

— Так когда мы, Николай Константинович, домой?