Георгий Михайлов - Нравственный образ истории

Узнав о Московских событиях, Земский Совет Минина и Пожарского издал 7 апреля грамоту «О всеобщем ополчении городов на защиту Отечества». В этой грамоте, в частности, говорилось, что «старые же заводчики великому злу, атаманы и казаки, которые служили в Тушине лжеименитому царю, умысля своим воровством с их начальником, с Иваном Заруцким... Прокофья Ляпунова убили, и учали совершати вся злая по своему казацкому воровскому обычаю... целовали крест на том, что без совету [Вору], который ныне во Пскове, и Марине и сыну ее не служити; ныне же, позабыв... целовали крест вору Сидорку, именуя его бывшим своим царем... Как сатана омрачи очи их!»

Сей грамотой Пожарский тщился образумить прежде всего самих казаков, но те не понимали добрых слов. Когда же в разных городах (в Ярославле в первую очередь) к их отрядам применили силу, тогда многие казаки от воровства отстали и примкнули к ополчению.

Между тем в Новгороде князь Одоевский и Якоб Делагарди объявили Татищеву, что ожидают прибытия брата нового короля Швеции, Густава-Адольфа. Карл IX умер. А брат Густава-Адольфа был ни кто иной, как королевич Карл-Филипп, изъявивший, как мы помним, желание перейти в Православие и сделаться Русским Царём. Сами ведь приглашали. Степан Татищев (посол Пожарского) по возвращении доложил: «В Нове городе добра нечево ждати».

Зато Трубецкой с Заруцким 6 июня прислали в Ярославль повинную грамоту. Они каялись, «что своровали, целовав крест Сидорке Псковскому... а теперь они сыскали, что это прямой вор и отстали от него». И хотя всем было ясно, что пройдохи лгут из хитрости, всё-таки это была победа. Под Москвою конных казаков, умелых, закалённых в боях, было больше едва ли не вдвое, чем пеших воинов Пожарского. Безусловно, дух Нижегородского ополчения стоил куда дороже, но подчинённость казацких масс на тот момент имела решающее значение.

В конце июля прибыло посольство из Новгорода с предложением, чтобы «быти Московскому государству в соединении вместе с Ноугородским... и быти б под одним государем», то есть под Карлом-Филиппом. Князь Дмитрий Михайлович пристыдил сих посланцев самозванного «царства Ноугородского», рассказал им историю всех измен последнего времени и закончил словами: «Государя не нашей Православной веры... не хотим». Оболенский с послами новгородскими расчувствовались пламенной речью Пожарского, выразили единодушную приверженность Православию и решили: «В Швецию послов не слать, но чтобы не разрывать с ними [щведами], отписать Якобу Делагарди, пусть, мол, Филипп сначала крестится в веру греческую, а там и о престоле разговор будет». Так это дело и заглохло, а Минин с Пожарским получили хорошую поддержку. Теперь с северо-запада никто не угрожал. Новгородцы замирились, казаки отпали от Сидорки Псковского, и можно было приступать к освобождению Москвы.

В Ярославле, разумеется, не обошлось без заговора. Заруцкий с Трубецким послали опытных злодеев «Обреска» да «Степанка» с заданием «како бы убити в Ярославле князя Дмитрея Михайловича Пожарсково». При большом скоплении народа убийцы нанесли удар, но промахнулись. Бог сохранил Заступника Отечества. Рану получил другой человек, да и то не опасную. Пожарский же пойманных злодеев помиловал, восхитив своим великодушием даже врагов.

А к Москве тем временем подходил Ходкевич. Ждать, оставаясь в стороне, было уже нельзя. Гетман шёл на прорыв, чтобы соединиться с осаждёнными в Кремле поляками. 27 июля Пожарский выступил из Ярославля во главе ополчения городов. Отойдя на 29 вёрст, он отпустил основную рать под начальством Минина и князя Хованского, а сам, взяв малую дружину, отправился в Суздаль. Там, в Спасо-Евфимьевской обители он, по обычаю русскому, помолился у гробов своих предков и далее поспешил в Троице-Сергиеву Лавру. «По всем данным, - пишет А.Д.Нечволодов, - именно в это время, он [князь Пожарский] и Козьма Минин получили благословение [Ростовского] Борисоглебского затворника Преподобного Иринарха, вручившего им для укрепления Нижегородского ополчения и одоления врагов свой медный поклонный крест».

Заслышав о приближении Пожарского, Заруцкий заявил, что не желает иметь дело с Земщиной, и побежал. «И пришед на Коломну, Маринку взяша и с Воренком, с ее сыном, и Коломну град выграбиша». Трубецкой же остался под Москвою, но тоже далеко не в дружественном расположении к Минину и Пожарскому.

Ходкевич был уже близко, и Князь Дмитрий Михайлович решил, не дожидаясь договора с казаками, идти наперерез гетману, чтобы прикрыть столицу с запада. 19 августа ополчение подошло к Москве, а 20-го Пожарский занял Арбатские ворота. Трубецкой звал его стать рядом с ним у Яузских ворот, но князь Дмитрий и Козьма Минин держались мнения - «вместе с казаками не стаивати». Тогда, говорит летописец, «Трубецкой и казаки начаша на князь Дмитрея... и на Кузьму и на ратных людей нелюбовь держати за то, что к ним в таборы не пошли».