Владимир Пичета - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II

Царское Село. Въезд в Петербург (Рис. Лангера)

В 1806 г., во время своих частых болезней, Кочубей начал посылать Сперанского к государю с бумагами вместо себя. В своем пермском письме к императору Александру Сперанский говорит:

«В самом начале царствования В. И. В-во постановили себе правилом, после толиких колебаний нашего правительства, составить, наконец, твердое и на законах основанное положение, сообразное духу времени и степени просвещения…. До 1808 г. я был почти только зрителем и удаленным исполнителем сих преобразований…. В конце 1808 г…. В. В-во начали занимать меня постоянно предметами высшего управления, теснее знакомить с образом Ваших мыслей, доставляя мне бумаги, прежде к Вам вошедшие, и нередко удостаивая провождать со мною целые вечера в чтении разных сочинений, к сему относящихся. — Из всех сих упражнений, из стократных, может быть, разговоров и рассуждений В-го В-ва надлежало, наконец, составить одно целое. Отсюда произошел план всеобщего государственного образования… В течение слишком двух месяцев занимаясь почти ежедневно рассмотрением его, после многих перемен, дополнений и исправлений В. В-во положили, наконец, приводить его в действие» [81] Шильдер, «Император Александр I», т. III, 517. В оправдательной записке на французском языке Сперанский говорит, что работа над выработкой общего плана реформ заняла весь 1809 г. Ibid., 528. .

На основании этих слов Сперанского, естественно старавшегося в письме из ссылки представить себя простым исполнителем воли и предположений государя, стали преувеличивать роль Александра I в выработке плана государственных преобразований. Но отчего же этот, столь замечательный для своего времени, план удалось составить только Сперанскому? Если бы он был простым редактором предположений государя, то отчего же не выработали подобный проект друзья государя в неофициальном комитете? В том-то и дело, что Сперанский был гораздо талантливее их, сам же император Александр не обладал для этого достаточной подготовкой: уроки Лагарпа дали хорошее направление его мыслям и чувствам, но после женитьбы, уже и при Екатерине II, он мало увеличивал свой запас познаний, мало мог и при Павле дополнять свое образование чтением. Сперанскому приходилось читать с ним разные серьезные сочинения, разжевывать ему некоторые элементарные истины, в своих записках преподносить ему уроки государственного права [82] По свидетельству Лубяновского, Сперанский обладал «редким умением прививать другому свою мысль так, чтобы тот и не заметил, что это не его мысль». «Русск. Арх.», 1872 г., I, 481–482. .

Одним из таких уроков послужила неизданная записка, под заглавием «Размышления неизвестного о государственном управлении вообще», сохранившаяся в архиве Государственного Совета в бумагах комитета, Высоч. утвержденного 6 декабря 1826 г. Можно доказать, что эта записка принадлежит Сперанскому. Она начинается так: «Представляя В-му В-ву продолжение известных Вам бумаг о составе уложения [83] 20 декабря 1808 г. Сперанскому велено было докладывать государю по делам для составления законов. Майков, «Второе отделение собств. Е. И. В. канцелярии», Спб., 1906 г., стр. 51–59. Корф, «Жизнь гр. Сперанского», I, 148–155. , долгом правды и личной моей к Вам приверженности считаю подвергнуть усмотрению Вашему следующие размышления мои о способах, коими подобные сему предположения, если они приняты будут В-м В-вом, могут приведены быть в действие».

Князь А. А. Чарторийский (Олешкевич)

Автор говорит императору Александру, что если он, забыв возлагаемые на него надежды, «страшась перемен» или обольщаясь «наружной простотой деспотической власти», сочтет прежний «образ правления приличнейшим для России», то может быть, что его царствование «протечет не только мирно», но и его народы «заснут в приятном мечтании», но этот сон «не будет ни продолжителен, ни естествен». Сперанский грозит Александру в этом случае возможностью революции: «Тогда бешенство страстей народных, неминуемое следствие слабости, заступит место силы и благоразумия, необузданная вольность и безначалие представятся единым средством к свободе, — последствия сего расположения мыслей столько же будут ужасны, как и неисчислимы, но таковы всегда были превращения царств деспотических, когда народ их начинал». Но если даже народ «не захочет или не будет в силах» разорвать свои цепи и государь будет справедлив, то министры всегда будут «пристрастны» и корыстны, а действительно бескорыстных людей, «с твердыми началами», государь не будет иметь возможности найти вокруг себя. Но если бы даже ему и удалось приискать одного, двух, трех «деятельных, просвещенных, непоколебимых» министров, и он пожелает сам управлять народом, то как он может сам «все видеть, все знать… и никогда не ошибаться: чтоб быть деспотом справедливым, надобно быть почти Богом». Необходимо передать «великую часть дел» «местам», т. е. учреждениям, и чтобы дать им «тень бытия политического», оставить им «монархические формы, введенные предшественниками», и «действия воли неограниченной назвать законами империи». Но лица, входящие в состав этих учреждений, не связанные общими интересами с народом, «на угнетении его оснуют свое величие, будут править всем самовластно, а ими управлять будут вельможи, наиболее отличаемые» государем, и «таким образом монархические виды послужат только покрывалом страстям и корыстолюбию, а существо правления останется непременным». Государство в обоих этих «случаях не избегнет своего рока» и должно разрушиться. Государь обязан это предотвратить, и затем Сперанский делает цитату из своего политического трактата 1802 года [84], чем и доказывается с полной несомненностью принадлежность этой записки его перу.