Мамед Ордубади - Тавриз туманный

- Вот дом того, чья дочь ходит с открытым лицом.

- Благодарю тебя, - сказал я и протянул ему два крана. Он взял монеты и, посмотрев вокруг, сунул их в карман.

Не успел я дойти до дома, как мой провожатый окликнул меня:

- Братец, если не трудно, подожди минуточку.

Он стал приближаться ко мне. Я решил, что он не доволен платой и, не дав ему раскрыть рта, вложил в его руку еще два крана.

- Ну, уж раз так случилось, - сказал он, - то я хочу просить еще об одном.

- Пожалуйста, говори.

- Я очень прошу не спускать глаз с палана!

Я рассмеялся. Он был разочарован.

Это в характере тавризцев, раздразнить человека, вывести его из себя и довести дело до брани. Я же не сердился, не ругался, и это разоружило молодого тавризца.

Я постучал в дверь. На стук вышла девушка, одетая по-европейски. Окинув меня взглядом, она спросила.

- Что вам угодно?

- Гаджи-Али здесь живет?

- Да, здесь.

- Он дома?

- Дома.

- Я хотел бы его видеть.

- А кто вы?

- Я его брат.

Девушка с удивлением оглядела меня. Не зная ее, я не мог назвать другое имя.

- Если так, - нерешительно сказала она, - то подождите минуточку, я сообщу гаджи.

Девушка ушла. Через минуту вышел ко мне сам Гаджи-Али; за ним шла та же девушка. Я назвался. Обнялись, поцеловались.

- Он на самом деле твой дядя, - сказал Гаджи-Али девушке. - Он мне ближе родного брата.

Девушка протянула мне руку, и они оба, взяв меня под руки, провели в большую комнату, напоминавшую приемную богатого француза.

Они еще не пили утреннего чая. Мы прошли в столовую. На столе были расставлены всевозможные печенья.

Отказавшись от еды, я попросил чаю. Девушка принесла мне чай и лимонный сироп в красивом флакончике. - Я капнул несколько капель сиропа в стакан. Чай был на редкость вкусный.

Позвав слугу, Гаджи-Али что-то шепнул ему на ухо и отпустил. Чаепитие кончилось. Гаджи-Али разрешил дочери уйти.

Дочь Гаджи-Али училась в американском колледже.

Ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Высокого роста, полная, с большими черными глазами, светлым лицом и румяными щеками в оправе черных волос, она представляла из себя подлинный тип тавризской красавицы.

Первая во всем городе начав ходить открыто, она подвергалась всевозможным оскорблениям. Задевать ее на улице, пошло объясняться ей в любви, делать гнусные предложения - вошло в привычку тавризцев.

Она выдержала все это и отвергла требование моллы накинуть на себя чадру. Тавризские фанатики несколько раз угрожали ей смертью, запрещая ходить в американскую школу. Тавризский поэт Сарраф посвятил ей целый ряд любовных стихов, и девушка сохранила их у себя. Вот одно из них:

"Не распускай удил коня кокетства, - я жертва твоей головы!

Не играй бровью над черным глазом, - я жертва черных очей

и бровей!

Я несчастная темная туча, ты же ранняя весна.

Плакать должен я, ты не плачь - я жертва слез твоих глаз!

Ты хрусталь, в твоей чистой груди каменное сердце.

Источник моей жизни - жертва камня в твоей груди.

Кокетство твое, как страж, стоит и говорит "не подходи!"

Во владеньях души твоей царя-царей, стража я - жертва!

Если бы ты хоть с маковинку имела влечение к Саррафу,

Все, чем я владею, - жертва одной этой маковинки!

Немного спустя, собрались Машади-Аббас-Али - торговец сахаром, Юсуф меховщик, Ших-Мамед-Али - мясник, Аскер - содержатель кофейни и другие. Они принадлежали к руководящим лицам тавризской революции. Познакомились. После долгой беседы я сказал им о своем желании повидаться с мучтеидом Сигатульисламом. Гаджи-Али и Мешади-Аббас-Али сообщили, что он ничего общего с революцией не имеет, но, видя мой интерес к этой особе, согласились устроить мне встречу с ним.

Я слыхал, что он свободомыслящий мучтеид. А от мучтеида требовать большего не приходилось. Несмотря на возражения руководителей, я все-таки считал нужным повидать его.

Меня интересовали его отношение к революции, роль, которую он играл в ней, и в то же время мне хотелось понять, на что он способен. Все это казалось мне вопросом большой важности.

Я знал о победе, одержанной Сигатулъисламом в религиозной борьбе с мучтеидом Мирза-Гасан-агой, который пользовался большим авторитетом в Тавризе и теперь находился в лагере контрреволюции.

Сигатульислам был ярым приверженцем одной из сект шиитского толка "шейхи". Секта эта образовалась в 1800 году на юго-западном берегу Персидского залива, в маленьком городке Эхса. Организатор этой секты Шейх-Ахмед из Бахрейна собрал вокруг себя тысячи мюридов и сторонников; распространив влияние на всю территорию Ирана и Ирака, он поднял свое учение на высоту религиозной школы.