Вот почему на запрос майора Ламайера вечером 3 февраля 1943 года в штабе 17-й армии ответили, что тревога объявлена только для Тамани и Крыма, но не для Новороссийска и всего участка от Новороссийска до Анапы, поскольку «высадка в Новороссийске невероятна».
Как же был ошарашен Ламайер, когда в ночь с 3 на 4 февраля Глебовка оказалась под сильным артиллерийским огнем с моря!
К этому времени войска советского Закавказского фронта вели бои на 1000-километровом фронте двумя группами. Северная группа действовала в предгорьях Кавказа, тесня 1-ю танковую армию Макензена. Черноморская группа занимала оборону по Главному Кавказскому хребту от Эльбруса до Новороссийска, готовясь к наступлению. Ставка Верховного Главнокомандования, учитывая коренной перелом в обстановке после Сталинграда, задумала операцию с целью освобождения Дона, Кубани и Терека и разгрома группы армий «А».
Бои развивались в сложных условиях. Северная группа, преследуя отходящего на Ростов противника, не смогла выйти ему в тыл. Наступление же Черноморской группы задерживалось. Здесь были разработаны две операции — «Горы» и «Море». Первая предусматривала наступление на Краснодарском направлении, вторая — наступление 47-й армии на Новороссийском направлении и высадку десантов под Новороссийском. Главные силы должны были высадиться у Южной Озерейки. На южной же окраине Новороссийска, у Станички, намечалась демонстративная высадка, чтобы отвлечь внимание противника.
Прорвать мощную оборону гитлеровцев 47-й армии не удавалось, и командующий Черноморской группой генерал-полковник Иван Ефимович Петров приказал готовиться к высадке десантов, не дожидаясь прорыва. Операция началась в ночь на 4 февраля. Ее основная часть не увенчалась успехом. Шторм сорвал график подхода судов, были нарушены сроки артподготовки и авиационных ударов. К тому же слишком частое появление разведчиков перед Южной Озерейкой насторожило врага. Противник, подтянув находившиеся вблизи резервы, оказал упорное сопротивление. По-иному развернулись события у Станички, где действовал морской десант под командованием майора Цезаря Львовича Куникова. С этого и началась эпопея Малой земли.
Всякий, кто изучает героическую историю Малой земли, должен, посетить Новороссийск. Сделал это и я: после работы в библиотеках и архивах отправился в город-герой.
Ранним сентябрьским утром Новороссийск очень хорош. Южное небо отчетливо выделяет кромку гор над Цемесской бухтой, на улице Советов деревья бросают приятную тень на клинкер тротуаров, по которым торжественно шествуют в школу первоклашки с букетами. Они идут мимо реклам кино, объявлений о наборе в техникумы, программ концертов ансамбля «Ребята с Арбата». А было иное время, когда вдоль тротуаров стояли руины сгоревших домов, в здании банка на той же улице Советов располагалось гестапо, а у троллейбусной остановки «Улица Черняховского» кончался город и начинался фронт.
Сейчас троллейбус идет дальше, объезжает вокруг клумбы, минует светлые корпуса морского инженерного училища На столбе — табличка троллейбусной и автобусной остановки «Малая земля». По асфальтовой дорожке к морю идет юноша, явно собирающийся купаться.
А было время, когда здесь с утра до ночи поднимались, застилая небо, столбы дыма, пыли и огня, грохотали орудия, взрывались многотонные бомбы, стрекотали автоматы. Тогда на месте клумбы был блиндаж, а там, где теперь училище, — полуразрушенное здание радиостанции.
Приехав в Новороссийск, я договорился о встрече с ветераном Малой земли Семеном Тимофеевичем Григорьевым. Мой путь вел в гавань, мимо памятника Неизвестному матросу, стоящему на широкой набережной, но я никак не мог предположить, что в небольшой, тесной диспетчерской близ пассажирского порта мне предстоит еще одна встреча. Случилось так, что Григорьев был занят важным служебным разговором и со мной заговорил человек, грузно опиравшийся на костыли. Лицо его было поразительно схоже с лицом Неизвестного матроса. Более того, он показался мне знакомым. Конечно же, я его видел в фильме о ветеранах новороссийских боев, запомнил атлетически сложенного человека в матросской форме, с орденами и медалями на широкой груди. Запомнил его лицо — открытое, доброе, лишь чуть тронутое морщинами.
Сомнений не было: случай свел меня с Владимиром Кайдой. После беседы с Григорьевым, который рассказал мне о боях морских пехотинцев, я попросил Кайду поехать вместе со мной на Малую землю. Он уселся в свой инвалидный «Запорожец» и покатил так лихо, что наша «Волга» еле поспевала за ним. Мы снова проехали мимо памятника Неизвестному матросу, и я мог еще раз убедиться, что именно Кайда стал прообразом для скульптора.
Читать дальше