Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось - Берлин-Москва-Токио

Что касается Японии, Чиано, как и Муссолини, не придавал ей большого значения. Привлечение Токио в качестве третьего партнера он считал блажью Риббентропа, тем более что взаимная антипатия министров не была секретом. После войны Альфиери, итальянский посол в Берлине в 1940-1943 гг., симпатизировавший бывшему шефу и не любивший Риббентропа, пытался представить дело в таких выражениях: «Исключительно плохие отношения существовали между двумя министрами иностранных дел, Чиано и Риббентропом. Здесь тоже налицо была глубокая разница темпераментов <���выше Альфиери рассуждал о принципиальных различиях в темпераментах двух наций. – В.М.>. Чиано был умен, весел, сообразителен, хорошо воспитан, совершенно естественен в поведении, переменчив и великодушен. Риббентроп был холоден, формален, исключительно тщеславен, невежествен и подозрителен. Оба были хороши собой и честолюбивы. Чиано, моложе по возрасту, но старше по годам пребывания в должности, находил возрастающее высокомерие своего коллеги все более невыносимым и, педантичный в соблюдении всех формальностей, частным образом отзывался о нем в самых оскорбительных выражениях». [198]

Входе визита Риббентропа в Италию 28 октября 1938 г. вопрос об участии Японии в готовящемся союзе практически не обсуждался. 15 декабря Муссолини принял приехавшего из Берлина Осима, но результатом стала лишь ироническая, чтобы не сказать издевательская, запись в дневнике его зятя: «Когда он <���Осима. – В.М.> начал говорить, я понял, почему Риббентроп так его любит: они люди одного типа – энтузиасты и упрощенцы. Я не хочу сказать – верхогляды». [199]Иметь делом с таким «партнером», как Чиано, и впрямь было непросто.

31 декабря 1938 г. посол Сиратори впервые встретился с Чиано, после чего тот записал: «Для карьерного дипломата и японца в одном лице он очень откровенен и энергичен. Он говорил о трехстороннем пакте и сразу же заявил о себе как о стороннике укрепления этой системы. Он не скрыл, однако, что в Японии все еще существует сильная группа, выступающая за сближение с Великобританией и Америкой». [200]С наступлением нового года события стали развиваться с кинематографической быстротой. 1 января Муссолини сообщил зятю, что решил принять предложение Риббентропа о превращении Антикоминтерновского пакта в трехсторонний военный альянс и готов подписать новый пакт в последней декаде января. Чиано немедленно составил ответ, который был одобрен дуче и на следующий день отправлен в Берлин, а кроме того передан Риббентропу по телефону. Тот был доволен, заявив, что к концу месяца будут готовы и немцы, и японцы (в последнем его, очевидно, уверил Осима). 3 января итальянский посол в Германии Аттолико привез в Рим ответ Риббентропа и высказался за скорейшее заключение союза, хотя ранее отрицательно относился к этой идее.

Тем временем Сиратори и Осима встретились в Лигурийском курортном городке Сан-Ремо. Это была их первая встреча с 1936 г., поскольку Осима все эти годы не покидал Европы. Переговоры, проходившие в уютном отеле «Савой», не протоколировались, но имели официальный характер и освещались японской прессой как важное событие. Главной темой были перспективы союза трех стран, заключение которого ожидалось чуть ли не со дня на день. Разумеется, разговор шел и о смене правительства в Токио, поскольку 4 января Коноэ подал в отставку, мотивировав этот шаг вступлением событий в Китае «в новую фазу», т.е. неспособностью Японии быстро и победоносно закончить войну. После разрыва с Чан кайши и Гоминьданом влиятельного политика Ван Цзинвэя и его бегства в Ханой 22 декабря японский премьер сделал решительное заявление о требованиях Китаю («декларация Коноэ»), одновременно намекнув на возможность мира и желательность сотрудничества с прояпонскими силами. Декларации предшествовали правительственное заявление от 3 ноября, констатировавшее, что после занятия японскими войсками провинций Кантон и Ухань «национальное правительство теперь представляет собой всего лишь один из местных политических режимов», и «Принципы установления новых отношений между Японией и Китаем», принятые императорской конференцией 30 ноября и ориентированные на создание устойчивого военного блока Японии, Маньчжоу-Го и Китая под контролем Токио. Ван Цзинвэй оценил эти авансы, ответив 29 декабря заявлением «О мире, антикоммунизме и спасении родины», которое свидетельствовало о готовности к сотрудничеству, но содержало и ответные требования, прежде всего о «скорейшем и полном выводе японских вооруженных сил из Китая». [201]После этого Коноэ решил, что он может уходить. Формирование кабинета было поручено председателю Тайного совета Хиранума, а Коноэ занял его прежний пост, так что произошла своего рода рокировка. Ключевые фигуры – Арита, Итагаки, Ёнаи – остались на своих местах.