Луи Фредерик - Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи

Развитие Японии во всех сферах жизни — умственной, технической, политической, социальной, художественной и экономической — протекало невероятно быстро. Особенно важно то, что итогом стало изменение сознания народа, а не революция. Революция, сопровождающаяся кровопролитием, приводит лишь к смене элиты, иногда к смене вида государственности и часто служит мишенью для контрреволюционного движения: противоположности в жестоком столкновении не могут прийти к компромиссу. Напротив, постепенное изменение приводит к общему согласию и приятию и всегда завершается коренным изменением типа общества. Если революция, как правило, — дело меньшинства, претендующего на выступление от большей части народа, а на самом деле рвущегося к власти, то постепенное изменение (даже если импульс к нему исходит «сверху») подразумевает непременное участие в этом процессе всего населения.

В данной главе мы рассмотрим причины, позволившие японскому народу вынести эту трансформацию, причины, побудившие людей принять ее и жить с ней, а также события, приведшие к пробуждению национального самосознания и к раскрытию политической, социальной и интеллектуальной сторон жизни. Это необходимо для того, чтобы позже перейти к описанию повседневной жизни людей и их занятий.

С того времени, когда в Японии была установлена власть сёгуната (то есть с 1185 года), и особенно с тех пор, как Токугава Иэясу распространил свою власть всю страну, начав отсчет эпохи Эдо, японское общество подчиняло свое существование незыблемым правилам. Каждый человек в соответствии со своим социальным статусом и уровнем образования должен был строго придерживаться законов и обычаев отцов (хороши они были или плохи — ему не пристало судить) и норм поведения, предписанных этикетом и общественными отношениями. Существовали две крупные социальные группы: одна включала в себя придворную знать (кугэ), самураев сёгуната и сельских самураев (госиу, в другую входили тёнин (горожане, получившие хотя бы минимальное образование) и огромная масса крестьян и ремесленников, большей частью необразованных.

К этим двум группам можно добавить буддийских монахов и синтоистских священнослужителей, чье социальное положение было различным. Лишь те, кто принадлежал к военным кланам или к старинным семьям, имеющим школы, могли быть приняты в элиту. Буддийские монастыри давали лишь начальное образование, носившее религиозный характер. В школах же образование было традиционным, запрещающим ученикам мыслить самостоятельно и настаивающим на использовании установленных схем. Не допускалось никакой критики текстов или существующих институтов, особенно если эта критика исходила от народа. Нравственные критерии определял буддизм, который исповедовала большая часть придворной знати и народ в целом, или конфуцианство, распространенное среди руководителей различных уровней и в военных кругах. Если буддийская модель образования строилась на религиозных рассуждениях и восхвалении классических добродетелей, то конфуцианская, напротив, настаивала на введении государственной этики строго рационалистического толка. Интеллектуальная элита, состоявшая из конфуцианцев (лишь они занимались светскими делами), проводила четкое различие между знанием политики, расцениваемым как тема «высоких материй», и «вульгарным» (обычным) практическим умением. Эта граница была прочерчена так ясно, что в 1852 году один из первых японских мыслителей, настроенных критически, ёкои Сонан (1809–1869), написал: «То, что называют образованностью, является лишь личной культурой человека. Учеными называют тех, кто читает книги и может объяснить, что в них написано, но, хотя среди них и есть те, чьи сердца полны искреннего благоговения, дела этого мира их не интересуют. Их личная культура ограничена знакомством с классиками конфуцианства, историей искусств и письменности и поэзией».

Критика в адрес правительства и социальных институтов, о чем уже упоминалось выше, считалась недопустимой, а это сковывало развитие личности. Все общество было сжато тисками традиционного понятия мэйбун. Это понятие, китайское по происхождению и введенное еще Конфуцием, подразумевало, что правительство государства должно находиться в гармонии с законами природы, что достигается обрядами и церемониалом. Церемониал же был целиком связан с долгом, выполняемым правителями и подчиненными, долгом, который зависел от социального статуса каждого. И, согласно все тому же учению Конфуция, «исправление имен», вводимое понятием мэйбун, состояло в необходимости согласовать социальный статус каждого в соответствии с требованиями современности, а оно определялось только властью правителей. Эта конфуцианская теория, подхваченная китайской школой Ван Янмина (О Ёмэй на японском) в XVII веке, принятая в Китае династией Цин, а в Японии сегуном Токугавой, привела к остановке развития мысли. С постепенным подъемом новых классов в японском обществе, с выделением торговых слоев населения и буржуазии, с проникновением в страну западной науки и технологий это интеллектуальное болото становилось совсем невыносимым. Мало-помалу у наиболее образованных людей и у тех, кто сталкивался с европейской техникой и мыслью, привнесенной в Японию голландскими купцами, нарастало желание перемен.