Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Пожалуй, здесь самое время остановиться. Остановиться, чтобы оглянуться на пройденный путь и еще раз задуматься над тем, как и почему мы развивались именно так…

В данном курсе лекций я сосредоточил внимание лишь на одном из множества аспектов рассмотрения этой проблемы, показал (насколько это было в моих силах) возможности, которые для ее решения предоставляет лишь один из множества существующих взглядов на историю нашей страны. Что-то он позволяет увидеть лучше, нежели это можно сделать с других точек зрения, что-то остается ему принципиально недоступным. Полагаю, такой взгляд можно вполне назвать антропологическим . И не только потому, что он более человечен, чем другие. Просто он, по-моему, точно соответствует тому, что К. Леви-Стросс и П. Рикр называют антропологией, понимаемой как общая теория отношений [643]. В свою очередь это позволяет анализировать общества и их историю в зависимости от различных признаков, присущих системам отношений, которые их определяют [644].

С этой мысли мы начинали наш разговор, ею же, видимо, следует его и закончить…

Тема счастья и несчастья для древнерусской культуры достаточно эфемерна. Даже в актуальной жизни переживание состояния счастья редко рефлексируется в сам момент переживания. Гораздо чаще это происходит задним числом. Тогда, правда, бывает трудно определить, с чем же собственно было связано чувство, которое ты испытывал (а может быть, и не испытывал во всяком случае, в такой остроте, как это тебе теперь кажется?) тогда и которое только начинаешь осмысливать сейчас (когда его уже нет)… Другое дело переживание несчастья. Осознание того, что ты пребываешь именно в этом состоянии, как правило, не заставляет себя ждать.

Тем более что сколько-нибудь точно и научно определить счастье, полагаю, вообще вряд ли возможно. Действительно, насколько научны и функциональны дефиниции типа: высшее удовлетворение, полное довольство; успех, удача (С. И. Ожегов)? или понятие морального сознания, состояния человека, соответствующее внутренней удовлетворенности своим бытием, полноте и осмысленности жизни (Советский энциклопедический словарь)? Хотя, конечно, и в них что-то есть… Хорошо хоть на интуитивном уровне у нас с пониманием счастья и несчастья полный порядок…

Что уж тогда говорить о прошлом? Для начала можно констатировать, что до конца XIV в. само слово счастье ( съчастие , в значении удача ) в источниках не встречается [645]. Более или менее широко слова съчастие, съчастливыи , начинают употребляться лишь с середины XVI в. Мало

того, лексикологам не удается даже установить слов, которые имели хотя бы приблизительно такое значение. Во всяком случае, скажем, в Старославянском словаре, в котором учтены все случаи словоупотребления во всех известных на сей день 86 старославянских и церковнославянских памятниках XXI вв., слов с такими значениями найти не удается. Естественно, это нельзя расценивать как свидетельство того, что в Древней Руси люди не имели переживаний, сопоставимых с нашими состояниями счастья или несчастья. Однако они явно не выделялись, понятия о них не были более или менее определенно сформированы, что, согласитесь, само по себе показательно.

В лучшем случае мы можем рассчитывать найти в источнике прямое (или косвенное) описание представлений о том, что люди того или иного времени, той или иной культуры, того или иного социума понимали под счастьем или, напротив, несчастьем…

При этом, естественно, вряд ли можно ожидать, что точка зрения одного автора может быть признана достаточно репрезентативной для всего сообщества, в которое он входил (или нам кажется, что входил). Еще бы. С детских лет каждый советский человек знал (и знает по сей день):

«…Что такое счастье — это каждый понимал по-своему» [646].

На первый взгляд, не менее размытая картина представлений о счастье предстает перед нами и в средневековых источниках. Приведу один довольно яркий пример из чужой истории:

«…Однажды Чингиз-хан спросил у Боорчи-нойона, бывшего главою эмиров, в чем заключается высшая радость и наслаждение для мужа. Боорчи сказал: “В том, чтобы мужчина взял своего сизого сокола, [до сих пор] остававшегося на привязи и потерявшего за зиму свое оперение и [теперь опять] оперившегося, сел на доброго мерина, которого он содержал в теле, и стал охотиться в [пору] весенней зелени на сизоголовых птиц и чтобы он носил добрые одежды”.