Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Пришедшие солдаты заняли их дом, рассадив студентов по двое, каждого в свою комнату. «Под стражею содержимы были мы как государственные преступники или отчаянные убийцы. Не токмо отобраны были у нас шпаги, но рапиры, ножи, ножницы, перочинные ножички, и когда приносили нам кушанье, то оно была нарезано кусками, ибо не было при оном ни ножей, ни вилок. Окончины были заколочены, оставлено токмо одно малое отверстие на возобновление воздуха, часовой сидел у нас в предспальной комнате и мог видеть нас лежащих на постеле, ибо дверь в спальную нашу была вынута» [322] Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 1. С. 174. .

Итак, как мы видели, основная вина в провоцировании этой катастрофы лежала на Бокуме. К этому добавилось и явная непригодность профессора Беме на роль университетского наставника студентов, нежелание университетских властей церемониться со студентами, свойственное именно Лейпцигскому университету того времени, наконец, повышенное внимание, которым была окружена эта поездка со стороны петербургского и саксонского двора, что заставляло еще больше бояться неурядиц и усиливало возможность применения силы.

Посадив русских студентов под арест, университет, однако, оказался в затруднительном положении, поскольку признать их вину в покушении на Бокума одновременно означало прекратить их обучение здесь, лишив себя всех связанных с этим выгод. Поэтому суд, который проходил над ними в университете по жалобе Бокума в начале июля 1767 г., был довольно мягким: выслушав все показания, в которых студенты естественно отрицали свою виновность, университетские профессора призвали студентов помириться с Бокумом и подчиниться его управлению [323] Лейпцигское следственное дело хранится в архиве Лейпцигского университета (Universitätsarchiv Leipzig, Rep.GA Kap. Litt. R, Sect III, Nr. 6) и было опубликовано вместе с переводом на русский язык, см.: Волнения русских студентов в Лейпциге в 1767 г. // Записки отдела рукописей ГБЛ им. В. И. Ленина. Вып. 18. М., 1956. С. 230–327. . После суда четверых студентов, и в том числе Радищева, выпустили на свободу, а пятеро остальных, которых Бокум называл зачинщиками бунта, требуя их удаления из Лейпцига, были оставлены дожидаться приезда русского посланника.

Поводом для визита князя Белосельского в Лейпциг было еще раньше переданное ему от императрицы поручение разобраться в первой истории с пощечиной, с исполнением которого он, как видим, значительно запоздал и в сложившейся ситуации так же, как и университет, предпринял попытку примирить обе стороны. В Петербурге же на вторую историю отреагировали гораздо серьезнее: не зная еще о предпринятых Белосельским миротворческих усилиях, Екатерина дала приказ немедленно вернуть в Россию представленных Бокумом «главными возмутителями и крайне неспокойными людьми» двух братьев Ушаковых, Челищева, Насакина, а также «тех еще, кои…найдутся совсем неспособными и для других вредными к дальнейшему их там содержанию». Старший между студентами и, естественно, взявший на себя роль лидера Федор Ушаков оказался на особенном счету у императрицы, убежденной в его виновности: он был известен Екатерине по службе у Г. Н. Теплова, который, по ее словам, «всю свою канцелярию избаловал сам: сей есть третий человек, который от него с такими начертаниями отошел» [324] Старцев А. И . Указ. соч. С. 126, 138. .

Нависшая гроза отвратилась, однако, успехом миссии Белосельского: и студенты, и инспектор согласились пойти на мировую. Выслушав лично многие жалобы студентов и убедившись, хотя бы отчасти, в их правоте, Белосельский, по его же словам, «сделал майору весьма серьезное внушение», и в частности, дал понять, что дальнейшее ужесточение мер по отношению к студентам обернется против самого же Бокума. В донесении в Петербург посланник не пожалел красок, чтобы описать искреннее раскаяние студентов и восстановление мира «искренне и надолго», так что после получения его письма распоряжение о высылке из Лейпцига части студентов больше не повторялось. В августе 1767 г. по воле Екатерины Белосельский еще раз ездил в Лейпциг, чтобы объявить студентам милость императрицы и полное «их вины отпущение», за которое она ждет от них «сугубой ревности» к занятиям. В свою очередь майор в длинном письме к А. В. Олсуфьеву просил всю историю предать забвению, свалив вину на «чужое влияние» и тяжесть жизни в Лейпциге [325] Сборник РИО. Т. 10. С. 113–115. . По словам же Радищева, с того времени они с Бокумом соседствовали «почти как ему неподвластные», хотя и должны были ежедневно у него обедать: «он рачил о своем кармане, а мы жили на воле и не видали его месяца по два» [326] Радищев А. Н. Указ. соч. С. 175. .