Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Но несмотря на такие трудности, в Гёттингене наладить жизнь помогало чувство товарищества и патриотизма, которые тем сильнее проявлялись студентами, поскольку они были вдали от родины. Так, многие русские студенты (и среди них Николай Тургенев) в октябре 1808 г. ездили в Эрфурт во время встречи Александра I с Наполеоном, где их привлекала возможность, будучи в чужих краях, оказаться вновь среди русского двора, вблизи своего императора [476] Описание этой поездки в дневнике Николая Тургенева и письме к его брату Александру — Тургенев Н. И. Указ. соч. С. 187–190,339—346. . Многим запомнился и новогодний праздник, который (несмотря на нехватку денег) был устроен русскими студентами в Гёттингене в канун 1809 г. в честь дня рождения Александра I. Вместе с ними ужинало сто двадцать человек, среди которых были почти все ведущие профессора университета, а также военное начальство французов в лице вестфальского генерала Лестена. Пили за здоровье российской императорской фамилии и процветание Гёттингенского университета. Генерал Лестен в конце праздника попросил написать имена бывших там русских с желанием их после отблагодарить. Из университетских ученых недоставало только Шлёцера, который был тогда уже тяжело болен (весной следующего года он скончался) [477] Там же. С. 206, 346. . Говоря о значении таких праздников в жизни русских студентов, надо подчеркнуть, что их проведение означало особое уважение, которым они пользовались тогда в Гёттингене в глазах как университета, так и жителей города. Характерно, что такое же особое отношение к России и ее представителям у местного населения отмечал еще в 1803 г. Александр Тургенев перед оккупацией Ганноверского княжества французами (гёттингенцы тогда надеялись что император Александр пришлет к ним на помощь «сотни тысяч солдат»).

В то же время, дневник Николая Тургенева зафиксировал и тревожные события в жизни города и университета. К ним относились студенческие волнения, произошедшие в августе 1809 г., когда из-за обиды, нанесенной жандармом нескольким студентам, более 600 человек объявили о прекращении слушания лекций и намерении покинуть Гёттинген. Эту подписку вместе со всеми остальными дали и русские студенты. Инцидент закончился наказанием жандарма со стороны французских властей, однако многие видели в этом плохой знак для будущего университета и, действительно, тогда же летом 1809 г. прошел слух о закрытии всех университетов Вестфальского королевства, куда входил тогда Ганновер, что, к счастью, в отношении Гёттингена не подтвердилось [478] Там же. С. 373–375. . Тем не менее, по престижу гёттингенских ученых был нанесен удар — их всех лишили званий и дворянских титулов (даже у старика Шлёцера незадолго до смерти потребовали убрать из его имени заслуженную им дворянскую приставку «von»).

Учеба большинства юношей «русской колонии» в Гёттингене завершилась в 1810–1811 гг. Всего из ее участников вышло семь профессоров (Московского, Петербургского университетов и Царскосельского лицея) и, складывая их вместе с тремя будущими профессорами из первой командировки 1802–1805 гг. (Воиновым и Двигубским — для Московского и Кайсаровым — для Дерптского университета), получается, что Гёттинген в первом десятилетии XIX в. дал образование десяти отечественным профессорам, потребность в которых в ходе реформ народного просвещения, как уже отмечалось, была весьма велика. Кроме того, еще два будущих профессора из той же генерации выпускников Петербургского педагогического института (Александр Галич и Дмитрий Чижов) получили в те же годы образование в Гельмштедтском и Гейдельбергском университетах. Поэтому уже в данном десятилетии мы можем говорить о качественном изменении в характере обучения русских студентов за границей. Хотя отдельные поездки дворян с чисто воспитательными целями еще сохранялись, их количество уменьшалось по мере укрепления отечественной университетской системы, и во второй половине царствования Александра I они стали исключениями (как например, поступление в тот же Гёттингенский университет в 1824 г. А. А. Суворова, графа Рымникского, князя Италийского, внука полководца, с детства воспитывавшегося в Италии). Главную же роль начали играть студенческие поездки в рамках подготовки государством преподавательских кадров для российских университетов и других высших учебных заведений.

Но помимо этого, в 1800-е гг. Гёттингенский университет нес и особую культурную функцию по отношению к русскому обществу. С легкой руки Пушкина в отечественном культурном сознании утвердилось понятие о «гёттингенской душе». Если говорить о том, какое представление вкладывал в это понятие сам Пушкин, то надо заметить, что в его ближайшем окружении еще с лицейских лет присутствовало не меньше шести бывших гёттингенских студентов, участников тех поездок, о которых только что шла речь [479] В связи с этим интересно, что Пушкин в романе «Евгений Онегин» допустил маленький анахронизм: наделив Владимира Ленского чертами «русских гёттингенцев» 1800-х гг., он, согласно внутренней хронологии романа, поместил его учебу в этом университете в конец 1810-х гг., когда русских студентов в Гёттингене уже почти не было, см. ниже. . Помимо трех лицейских профессоров, из которых наибольшее влияние на Пушкина оказал А. П. Куницын, это были братья Александр и Николай Тургеневы и еще один их товарищ в Гёттингене, гусарский офицер П. П. Каверин. При сопоставлении фигур Каверина и Куницына, можно заметить как совсем разные, почти противоположные между собой характеры несли на себе следы особого воздействия немецкой ученой среды. Хотя у Каверина недюжинный ум, обширные интересы, сформированные разносторонним кругом чтения, совершенно затмились внешним поведением гуляки-гусара — созданием собственной «поэтической личности», которую и воспел Пушкин, но поэту было дорого в друге именно то, «что дружно можно жить // с Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом; // что ум высокий можно скрыть // безумной шалости под легким покрывалом», как писал он в лицейском послании [480] Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 1. М., 1974. С. 32. . С другой стороны, Куницын, преподававший Пушкину естественное право и вложивший в него многие гражданские идеи эпохи Просвещения, был для юного поэта олицетворением свободного мыслителя, лучшим представителем того общественного типа, который передавала России немецкая наука.