Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

К Новгородской первой летописи принадлежит летописный отрывок до 1015 г. — Троицкий список XVI в. Важные известия о древнерусском периоде жизни Новгорода и Руси содержатся также в Софийской первой и Новгородской четвертой летописях.

Исследователи по-разному датировали начало новгородского летописания. Согласно схеме А. А. Шахматова, составной частью древнерусского летописного древа являлся Новгородский свод 1050 г. с дополнениями 1079 г. Он составлен якобы по распоряжению новгородского епископа Луки и князя Владимира Ярославича, и в своей основе имел древнейшую киевскую летопись 1039 г. Впоследствии Новгородский свод 1050 г., как думал А. А. Шахматов, оказал влияние на Начальный киевский свод. [474] Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах… С. 170–185, 412, 514–515.

Вывод А. А. Шахматова был решительно поддержан Б. А. Рыбаковым, значительно расширившим и углубившим аргументацию предшественника. Существенной его новацией явилось то, что гранью между новгородской летописью XI в. и приписками к ней он считал не 1050, а 1054 г. — год смерти Ярослава Мудрого и смены новгородского посадника, которым по велению Изяслава Ярославича стал Остромир. Последний и явился инициатором создания летописи, время оформления которой приходится на 1054–1060 гг. Одним из главных аргументов в пользу такого предположения может быть определенная идеологическая предубежденность летописца, принижающая в ряде известий князя Ярослава Мудрого. Принадлежать она могла только Остромиру, приходившемуся сыном посаднику Константину Добрыничу, казненному Ярославом. Таким образом, сын мстил Ярославу за смерть отца и старался очернить князя перед потомством. [475] Рыбаков Б. А. Древняя Русь. М., 1963. С. 193–198, 205.

Идея Новгородского свода 1050 г. не нашла поддержки в работах М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова, Д. С. Лихачева, М. Н. Тихомирова. Как замечал М. Н. Тихомиров, если существовал Новгородский свод 1050 г., то он должен был включить в свой состав все новгородские известия за XI в., которые затем вошли бы в киевскую летопись. Между тем «Повесть временных лет» содержит в своем составе лишь ничтожное количество их. [476] Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в. Т. 1. М., 1940. С. 55. Согласно Д. С. Лихачеву, источником новгородских известий в «Повести временных лет» были устные рассказы Вышаты и его сына Яна. [477] Лихачев Д. С. «Устные летописи» в составе «Повести временных лет». «Исторические записки». 1945. № 17.

Наличие противоположных взглядов на раннее новгородское летописание свидетельствует о том, что решение этого вопроса не находится в прямой зависимости от присутствия (или отсутствия) новгородских известий за XI в. в киевской летописи. Во-первых, они действительно могли быть внесены в нее киевскими летописцами со слов своих новгородских информаторов, а во-вторых, даже если бы и вовсе отсутствовали, это не значило бы, что в Новгороде в это время не было летописной традиции.

А. А. Шахматову казалось, что содержание новгородских записей в Начальном своде не оставляет никакого сомнения в том, что они были составлены в Новгороде. Основания к такому однозначному выводу сводятся, по существу, к незамысловатой формуле, что новгородцам это было ближе и они лучше знали свои события. Между тем многие из приведенных им «новгородских» записей при внимательном их прочтении ничего специфически новгородского не обнаруживают, а некоторые и вообще отсутствуют в новгородских летописях. Вот только несколько примеров.

Статья 6478 г., рассказывающая о приглашении князя Владимира на новгородское княжение. А. А. Шахматов полагал, что перед нами народное новгородское предание, на что указывает, в частности, активная роль Добрыни — одного из популярных новгородских посадников. [478] Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах… С. 173. Как видим, аргумент более чем сомнительный. Новгородское предание рассказа доказать нечем, а Добрыня был не только новгородским, но и киевским деятелем. И киевским в первую очередь.

Если мы обратимся к стилистике записи, то окажется, что она принадлежит киевлянину. Летописец находится там, куда пришли новгородцы. «В се же время приидоша людье новгородстѣи, просяще князя себѣ». Получив Владимира, они уходят в Новгород: «И поиде Володимеръ с Добрынею, уемъ своим, к Новуграду». [479] НПЛ. С. 121. Если бы об этом событии писал новгородец, он, несомненно, употребил бы другие глаголы: в Киев новгородцы бы «поидоша», а с Киева «прииде» или «приидоша».