Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Киевского автора выдает и тот факт, что он счел нужным отметить возвращение из половецкого плена князя Владимира Рюриковича. Из зачина сообщения следует, что оно принадлежит духовному лицу. Конфликт между южнорусскими князьями в нем объяснен не их взаимными претензиями, но происками дьявола, который «въздвиже крамолу межи русьскыми князи, да быша человѣци не жили мирно». [462] Там же. С. 73. Как считал М. Д. Приселков, Синодальный список Новгородской первой летописи дает нам указание на то, что последним письменным источником южного летописания для летописания новгородского был какой-то киевский летописец, доводивший свое изложение только до 1237 г. ( Приселков М. Д. История русского летописания. С. 55).

Подтверждением существования киевского летописания первой половины XIII в. может быть рассказ Ипатьевской летописи о разгроме монголо-татарами трех старых центров Руси — Переяславля, Чернигова и Киева. Запись эта не очень пространная, но содержащиеся в ней подробности не оставляют сомнения в ее южнорусском происхождении. Говоря о взятии Переяславля, летописец сообщает о разрушении татарами главного храма города — церкви архангела Михаила и ее тотальном разграблении, а также об убийстве епископа Семеона. Более подробно описано сражение под Черниговом. На выручку осажденному городу поспешил князь Мстислав Глебович со своими полками. В состоявшемся сражении русские дружины были разбиты, а город взят и подожжен. Епископа Порфирия татары пощадили, но увели почему-то в Глухов.

Можно полагать, что информаторами о страшных разгромах Переяславля и Чернигова были жители этих городов, бежавшие от татар в Киев и поведавшие о зверствах орды.

После сообщения о падении Чернигова следует известие о появлении монголо-татар под Киевом. Стилистическое единство предыдущего и последующего текстов указывает на то, что они принадлежат одному автору. О том, что он был киевлянином, свидетельствует характерное замечание, что Менгу-хан со своим воинством стал «на оной странѣ Днѣпра». [463] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 782. Галицкий летописец вместо «Днѣпра» написал «Днѣстра», что указывает на использование им чужого текста. В своем он такой описки не допустил бы. На «оной» по отношению к пишущему, который находился на «этой» стороне, то есть в Киеве. Уточнение месторасположения монголо-татар — «во градъке Пьсочного» — также выдает местного автора, хорошо знавшего историческую топографию киевских околиц. Не исключено, что он мог и воочию наблюдать стояние монголо-татарской орды у Песочного городка.

Удивленный «красотой и величеством» Киева, Менгу-хан направил к князю Михаилу Всеволодичу посольство с предложением добровольно сдать город. Михаил ответил отказом, после чего татары, как пишет владимиро-суздальский летописец, ушли на зиму в Мордовскую землю.

Здесь киевское повествование прерывается вставкой галицкого автора, рассказывающего о бегстве из Киева Михаила, утверждении в нем смоленского князя Ростислава Мстиславича, а также изгнании его Данилом Романовичем и вручении города боярину Дмитрию — «в руцѣ Дмитрови». Продолжив свое повествование о «бегах» Михаила в «Угры и Ляхи», а также по Волынской земле, он затем вновь возвращается к киевской повести и помещает под 1240 г. драматический рассказ о взятии татарами Киева.

Вчитайтесь в него внимательно и вы услышите сквозь «скрипение телег, ревение верблюдов, ржание коней» тревожный голос киевлянина, свидетеля и, возможно, участника этого трагического для Киева события. Он знает о пленении татарина Товрула, который поведал киевлянам о том, кто из монголо-татарских воевод привел свои войска к Киеву. Подробно описывает ход сражения, отмечает, что Батый приказал подвести к Лядским воротам стенобитные машины, что киевляне после прорыва татарами первой линии обороны «создаша пакы другии градъ около святое Богородицѣ». [464] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 785. Такое впечатление, что летописец сам находился в гуще этих событий. На разбитых стенах, согласно ему, можно было видеть «ломъ копѣины и щетъ скѣпание», а вражеские стрелы летели на обороняющихся такой тучей, что «омрачиша свѣтъ побѣженым». [465] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 785.

Последним убежищем для киевлян, по утверждению летописца, была Десятинная церковь, она же стала для них и общей могилой. По замечанию летописца, от большого скопления в церкви людей, собравшихся на хорах и закомарах со своими пожитками, стены ее не выдержали и рухнули. «Людем же, узбѣгшимъ и на церковь, и на комаръ церковныя и с товары своими, от тягости повалишася с ними стѣны церковныя». [466] Там же.