Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Б. А. Рыбаков подчеркивает, что на контрасте с Ярославом описание княжения Владимира дается красочно и доброжелательно. Но ведь в этом описании сообщается не просто о попытке уйти за море, но о паническом его бегстве. «Слышавъ же се Володимѣръ в Новгородѣ, яко Ярополкъ уби Ольга, убоявся, бѣжа за море». [485] ПВЛ. Ч. 1. С. 54.

Казнь новгородцев, которые расправились с варягами, творившими насилие в Новгороде, конечно, не украшает Ярослава, но летописец подчеркивает не столько это, сколько горькое и искреннее его раскаяние. «Ярославъ заутра собра новгородцевъ избытокъ, и сътвори вѣче на полѣ и рече к ним: „Любимая моя и честная дружина, юже вы исѣкохъ вчера въ безумии моем, не топѣрво ми ихъ золотомъ окупитѣ“». [486] НПЛ. С. 174. Из «Повести временных лет» следует, что Ярослав при этом даже прослезился. Новгородцы простили своего князя, не высказав ему ни единого слова упрека, а на его призыв выступить на Святополка, избивающего на юге Руси братьев, ответили единодушным согласием.

После ухода Ярослава в Киев, как заметил Б. А. Рыбаков, он как бы выпал из поля зрения новгородского летописца. На протяжении 1018–1035 гг. записи становятся отрывочными, от 1036 до 1052 г. идет нечто вроде летописи Владимира Ярославича, а затем до 1060 г. мы имеем дело с летописью Остромира, которая объединила все предыдущие части. [487] Рыбаков Б. А. Древняя Русь… С. 201.

Анализ известий, которые можно связать с творчеством новгородских летописцев, показывает, что число их крайне невелико, к тому же они производят впечатления нерегулярной погодной летописи, но записей, ведшихся от случая к случаю. В так называемой летописи Владимира Ярославича собственно новгородских статей всего три: 1045 г. — о пожаре Софии и закладке нового храма; 1050 г. — о свершении св. Софии и смерти жены Ярослава; 1052 г. — о смерти Владимира и погребении его в Софийском соборе. В Комиссионном списке под 1049 г. содержится еще одна запись о пожаре Софии, но она, несомненно, сделана уже в XII в. Рассказав о пожаре, летописец заметил, что старая София стояла в «конець Пискуплѣ улицѣ, идеже нынѣ поставилъ Сотъко церковь камену Бориса и Глеба над Волховым». [488] НПЛ. С. 181. Об освящении этого храма сообщается в летописной статье 1173 г.: «Того же лѣта свящаше церковь святу мученику Бориса и Глѣба архиепископъ новрогодъкыи владыка Илья». [489] НПЛ. С. 223.

Ко времени посадничества Остромира (1054–1060 гг.) относится еще меньше записей. Под 1054 г. сообщается о клевете холопа Дудикы на епископа Луку и суде над ним митрополита Ефрема, а под 1057 г. содержится рассказ о прощении епископа Луки, занятии им своего стола в Новгороде и казни клеветника Дудикы. Не исключено, что новгородское происхождение имеет также сообщение 1060 г. о военном конфликте между Русью и Чудью (Сосолами), в котором были задействованы новгородцы и псковичи. «И изидоша противу имъ (чуди. — П. Т. ) плесковцѣ и новгородци на сѣчю, и паде Руси 1000, а Сосолъ бещисла». [490] Там же. С. 183. Об Остромире в новгородской летописи имеется два сугубо хроникальные известия: о поставлении его посадником Новгороду и о гибели в сражении с Чудью. Оба содержатся в летописной статье 1054 г. «И прииде Изьяслав к Новгороду и посади Остромира в Новегороде. И иде Остромир с новгородци на Чюдь и убиша его Чудь и много паде с ним новгородцев». [491] Софийская первая летопись. ПСРЛ. Т. IV. СПб., 1848. С. 139. Вряд ли может быть сомнение, что Остромир погиб во время того сражения, о котором сообщается в Новгородской первой летописи под 1060 г.

В Новгороде, таким образом, Остромир посадничал шесть лет. Если предположить, что первый новгородский летописный свод был составлен им (или дьяконом Григорием под его присмотром), то объяснить такое невнимание, если не к собственной персоне, то хотя бы к событиям, в которых ему довелось участвовать, невозможно. Это обстоятельство ставит под сомнение участие посадника Остромира в создании Новгородского летописного свода 50-х годов XI в.

Собственно, и с самим сводом далеко не все так ясно, как казалось А. А. Шахматову и Б. А. Рыбакову. Относить его создание к 50-м годам XI в. решительно нет никаких оснований. Из анализа Новгородской первой летописи сделать такой вывод невозможно. Ни в 1050 г., ни в 1054 г. в ней нет совершенно никаких свидетельств, которые бы указывали на работу сводчика. По-видимому, понимал это и А. А. Шахматов, если в ряде мест своих «Разысканий», вместо определенного утверждения говорил о том, что появление Новгородского свода относится по времени до 90-х годов XI в. [492] Шахматов А. А. Разыскания… С. 182. Нетвердостью в выводе о Новгородском своде 1050 г. можно объяснить и постоянное подчеркивание А. А. Шахматовым его органического единства с дополнениями 1079 г. После этого новгородское летописание, как ему казалось, было возобновлено только около 1097 г. [493] Шахматов А. А. Разыскания… С. 210, 526.