Вадим Роговин - Мировая революция и мировая война

В крушении моральной силы СССР и международного коммунистического движения решающую роль сыграли практические акции сталинизма. Среди таких акций одно из ведущих мест принадлежит заключению советско-германского пакта.

До этого события во всём мире непримиримость идеологии и политики СССР и германского фашизма считалась абсолютной. С момента возникновения нацистской партии весь арсенал её пропагандистских средств был направлен на проповедь антибольшевизма, сочетаемую с идеей захвата «жизненного пространства» за счёт советских земель. В свою очередь советская пропаганда на протяжении многих лет осуждала «фашистских зверей» и призывала миролюбивые государства объединиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Советский Союз завоевал весомый моральный престиж как ведущий противник фашизма и защитник мира. После заключения советско-германского пакта весь этот моральный капитал оказался полностью и непоправимо утрачен.

Авторитет, завоёванный Советским Союзом в глазах мировой прогрессивной общественности, был подорван и тем, что Сталин, по сути, повторил мюнхенскую сделку. Советская историография на протяжении многих лет доказывала, что заключением пакта «Молотов — Риббентроп» Советский Союз добился для себя мира и времени для перевооружения, то есть сделал то, что сделали Англия и Франция годом ранее в Мюнхене. Однако здесь возникала серьёзная неувязка. Советская пропаганда справедливо обличала Чемберлена и Даладье как пособников Гитлера за то, что они принесли ему в жертву Чехословакию и открыли тем самым путь его дальнейшим аннексионистским акциям. Для любого мыслящего человека оставалось непонятным, почему следует принципиально иначе оценивать поведение Сталина, замирившегося с Гитлером ценой раздела Польши.

В публикациях последнего времени содержится немало злобных инсинуаций по поводу «заидеологизированности» советской дипломатии. Но в советско-германском пакте при всём старании нельзя обнаружить никаких следов подобной «идеологизации». Рукой Сталина двигали не идеологические, а чисто геополитические соображения. Советско-германский пакт представлял собой типичную аннексионистскую сделку, особенность которой состояла в том, что Гитлер собирался захватить «свою» долю войной, а Сталину предоставлялась возможность осуществить свои захваты «мирным» путём. Одна из важнейших особенностей пакта заключалась в том, что Советскому Союзу была обещана солидная доля в предстоящем разделе Восточной Европы при условии, что он не вступит в крупномасштабную войну, когда она разразится.

Естественно, что, встав на этот путь, Сталин и Молотов вынуждены были, по сути, отказаться от всех своих заявлений предшествующих лет. Ещё в мае 1939 года Молотов заверял мировую общественность, что «в едином фронте миролюбивых государств, действительно противостоящих агрессии, Советскому Союзу не может не принадлежать место в передовых рядах» [648]. Напоминая об этом спустя три месяца, Троцкий писал: «Какой зловещей иронией звучат теперь эти слова! Советский Союз занял своё место в заднем ряду тех государств, которых он до последних дней не уставал клеймить в качестве агрессоров» [649].

С первых же дней после подписания пакта была развёрнута активная идеологическая кампания по полной переориентации направленности советской пропаганды. Уже в сентябре 1939 года Шуленбург сообщал в Берлин: «Внезапный поворот в политике Советского Союза после многих лет пропаганды, направленной именно против немецких агрессоров, ещё не очень ясно понят населением. Особенные сомнения вызывают заявления официальных агитаторов о том, что Германия больше не является агрессором. Советское правительство делает всё возможное, чтобы изменить отношение населения к Германии. Прессу как будто подменили. Нападки на Германию не только полностью исчезли, но все описания внешней политики в значительной степени основаны на немецких сообщениях, и вся антинемецкая литература изымается из книжной продажи и т. д.» [650].

Однако, несмотря на все усилия мощной идеологической машины, многими советскими людьми, особенно молодёжью, воспитанной в последовательно антифашистском духе, заключение советско-германского пакта было воспринято с чувством недоумения и горечи. Как вспоминал историк Слезкин, «договор 1939 года в той интерпретации, в которой он был преподнесён нам, произвёл на меня впечатление удручающее,— на комсомольца, который считал себя призванным бороться с чёрными силами фашизма» [651].