К удивлению, Джимми был у поверхности. Обычно это плохой признак, когда ныряльщик внезапно всплывает вверх, но он по-прежнему держал в руках микрофон, а голова его была над водой. Предположив, что у него кончился кислород, я поплыл вдоль кабеля, во многих местах запутавшегося в кораллах, освободил его, опустил свободно на кораллы и тоже направился на поверхность.
Наверху меня встретили взволнованные крики с находящейся в пятидесяти метрах «Ксарифы». Капитан бежал вдоль борта, и я немедленно оглянулся, ища Джимми. Его нигде не было видно, ни на поверхности, ни под водой. Глубоко внизу лежало далекое серое дно, и я нигде не видел кабеля, конец которого он только что держал. Я окликнул лодку, стоявшую вблизи на якоре, и так испугался, что нырнул без мундштука. Вода попала в него. Я быстро снова поднялся на поверхность и взял его в рот. Трубка была наполовину заполнена водой, но ведь дело могли решать секунды.
Я помчался вниз, пытаясь проглотить воду из трубки. Куда ни глянь, ничего не было видно. Я почти не мог больше дышать, когда увидел за одним из кустов легкое облако мути. Быстро, как только мог, я поплыл туда. За кустом неподвижно лежал на спине Джимми. Дыхательной трубки во рту у него не было.
Каким-то образом мне удалось доставить его наверх. Только на поверхности, позвав на помощь и почувствовав, что его тяжесть снова потянула меня вниз, увидел, что его манометр показывал еще сорок атмосфер. Мне удалось закрыть кран у мундштука и надуть дыхательный мешок. Голову Джимми я удерживал над поверхностью. Тем временем приблизился капитан со второй лодкой, и мы вытащили безжизненное тело из воды. Доктор Зоммер и голландский врач немедленно начали попытки возвращения его к жизни.
В течение пяти часов испробовали все средства, но смерть уже наступила. Несчастный случай казался необъяснимым.
Вряд ли это было запоздалое действие кислородного отравления; оставалось предположить, что Джимми, много раз снимавший и надевавший прибор, в конце концов решил, что дыхательный мешок опорожнен, что, однако, не соответствовало действительности. При съемках он предпочитал короткое, неглубокое дыхание, поэтому он удалил со своего прибора половину грузов, уравновешивавших подъемную силу; теперь в мешке оставалось небольшое количество газа. При записи микрофоном он, по-видимому, пустил очень немного кислорода, чтобы возможно больше увеличить свой вес. Все эти обстоятельства могли повести к тому, что в конце концов в мешке оставался один азот. Но дыхательные движения человека регулируются не недостатком кислорода, а содержанием углекислоты в крови, а потому ныряльщик не замечает, что дышит одним азотом. Ведь выделяющаяся углекислота поглощается химикатами. Тогда наступает особенно опасная кессонная болезнь, ведущая к быстрым разрушениям в мозгу и к смерти.
Можно противодействовать этой опасности, наступающей, правда, только при чрезвычайных обстоятельствах, заменив ручной кран автоматическим распределяющим вентилем. Тогда кислорода поступает достаточно. Конечно, при этом могут снова возникнуть опасности, связанные с автоматическими приспособлениями. Кроме того, дозировка никогда не бывает совершенно точной, потому что потребление кислорода зависит от глубины, на которой находишься, и от выполняемой работы. Кислородный прибор имеет перед приборами со сжатым воздухом то преимущество, что при тошноте можно простым нажатием кнопки надуть мешок за спиной и таким образом без усилий подняться на поверхность. Если Ходжес не сделал этого, следовательно, он не был в полном сознании у поверхности.
На маленьком кладбище в Бонайре мы отдали нашему товарищу последний долг. Мы все еще не могли постичь, как мог этот прекрасный и опытный ныряльщик погибнуть при таком неопасном спуске. Вспоминали его спокойную уверенность, юмор и видели его перед собой в те многие радостные часы, что мы пережили вместе за это путешествие. Море, которое он так любил, в высшей степени несправедливо и внезапно забрало его жизнь. Если бы тогда я оглянулся немного позже, когда он уже тонул, еще можно был бы прийти ему на помощь.
Работа ждала нас, пришлось снова приняться за нее. В пасхальный вторник, взяв себя в руки, снова поехали к месту несчастья; менее чем в ста метрах от него во время моей первой экспедиции произошел несчастный случай с Альфредом фон Вурцианом. Микрофон, кабель от которого мы впопыхах перерезали, лежал еще где-то на дне. Достать его казалось лучшим средством перебороть нервное потрясение.
Читать дальше